Книга Яснослышащий - Павел Крусанов

Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 50

Говорят, любовь ослепляет. Меня она ещё и оглушила.

Девушку с большим сердцем звали Вера. У неё была детская полупрозрачная кожа, глаза с зеленоватой радужкой и крошечная родинка над ключицей. Там, в студии, назад тому минуту, я был уверен, что, даже специально не прислушиваясь, распознаю её мотив, и не сказать, что он особо примечателен. А тут, как только обнаружил эту родинку, вдруг в небеса взвились шальные скрипки, трубы органа дали по ушам и – всё, будто сменили у неё внутри пластинку. Передо мной явился новый человек – желанней невозможно и представить.

Вероятно, Вера тоже поймала эту искру. Хотя кто скажет что-нибудь о женщинах наверняка, раз музыка внутри у них меняется в одно мгновение? По крайней мере, провожая гостя после программы к выходу, в пустом коридоре студии она позволила себя обнять и пригубить и даже ответила озорным язычком, ловко юркнувшим в мой рот, после чего уже и мой язык был захвачен в плен и втянут в её сладкие – вот новость всякий раз – уста.

Вечером мы оказались в Коломне, поскольку Вера жила на Покровской площади, а я вызвался проводить. Сначала сидели в кафе за массандровской мадерой. Потом гуляли по Английскому проспекту – от Пряжки до Декабристов его обсыпали опавшие кленовые листья, и было пусто, как в блокаду, разве что светили фонари и окна. Железные богомолы – краны Адмиралтейских верфей – чётко прорисовывались на фоне гаснущего неба, и оттуда, с верфей, валил в поднебесье синий пар – сказочный пейзаж! Тут мы и обнаружили на тротуаре старинный телевизор КВН в деревянном корпусе, с пустотелой стеклянной линзой перед экранчиком, куда наливали дистиллированную воду, чтобы не зацвела, – вполне себе в приличном состоянии. Такой я видел в старых фильмах. Вера немного на нём посидела, отдыхая, а потом мы подняли его и потащили, не понимая толком зачем и куда. Но антиквариат оказался непомерно тяжёлым. Мы пронесли его шагов пятнадцать, а потом отдали засыпанному листьями проспекту. И в ту секунду между нами прошла ещё одна искра. Вот тут уже точно – случилось. Вера, сверкая зеленью глаз, пригласила меня к себе, и вскоре, очутившись у неё в квартире, мы сбросили неуместную стыдливость, как кроссовки при входе, и на ложе с невозможным лиловым бельём наши ноги сплелись.

Так началось. Так мы оказались вместе. И длилось это…

Это длилось.

Она была необычайна, я сходил с ума. Манящие звёздные отблески вспыхивали в её зрачках, а дыхание было таким лёгким, что, когда она в минуты передышки из баловства надувала презервативы, те улетали под потолок и болтались там, не желая спускаться. Я был уверен – и сама она рано или поздно улетит на небо, потому что там её настоящая родина. И это несмотря на то, что мой старший товарищ Георгий (речь о нём впереди), мнению которого я доверял, однажды увидев Веру, предостерёг: «Кроткую строит, а тут и без очков видно – ты, милая, давно уже в дамки прошла».

Да, любовь не только ослепляет, но и оглушает. Однако эти слепота и глухота особенного свойства. Казалось бы, рассеянные ко всему иному, чувства мои до невозможной остроты сошлись лишь на одном предмете. Но именно благодаря их предельной остроте и чуткости напряжение в фокусе сделалось так велико, что вихри психических энергий раз за разом вызывали сбой то картинки, то трепещущего звука. Когда мне вдруг чудилось, что я увидел её лицо, мелькнувшее в уличной толпе, сердце сходу переходило на престиссимо. Когда кто-то рядом невзначай произносил: «Вера», холодели пальцы, сердце замирало в томительной паузе и всё моё существо становилось одним большим ухом. Когда в компании мне вдруг мерещилось, что я слышу её голос, внутри разливалось жаркое студенистое оцепенение, и я терял способность искренне смеяться и шутить. Когда я смотрел программу «Парашют» в ящике и она крупным планом дарила мне с экрана свой лучезарный взгляд, меня поражала слезоточивая нежность. Словом, понятно, о чём речь: маленькое сумасшествие, коричневая чумка – признание тотальной, подавляющей, превосходящей разум исключительности одного человека перед остальными.

Мы виделись не регулярно: бывало, часто, а бывало, только раз в неделю – дела у неё, дела у меня. В тот год я много чертоломил, хватался за всё, что подвернётся – служил продавцом-консультантом в магазине музыкальных инструментов, давал уроки игры на гитаре, подрабатывал на студии сессионным музыкантом, ночами разгружал машины с товаром в открывшейся по соседству «Пятёрочке». Хотел заработать денег, чтобы купить толковый синтезатор, который может генерировать любые звуки, даже те, что за пределом слуха – нашёл в каталоге одной известной фирмы. На клавишах я, конечно, не Мацуев и не Рихтер, однако, пока пооботрёшься в группе, худо-бедно овладеешь каждым инструментом. Даже на ударной установке доводилось давить педаль и щёлкать дроби. Да это и не важно, что не Рихтер. Ведь как бывает: часто небеса венком людской любви венчают безголосых, а голосистым – гвоздь в ботинок. Всё для того, чтоб мы не забывали: для вышних судий не так важно, чисто ли ты попадаешь в ноты, как – чисто ли ты попадаешь в души. Хотя и ноты тоже, разумеется, никто не отменял. Словом, работал много. В таком режиме здорово выматывался, иной раз спал на ходу. И тут – Вера… Никогда не питал иллюзий относительно собственных физических достоинств. Ну в этом смысле. Всё как у людей – случались и осечки. Но с Верой силы оставались верны мне даже во сне, когда, изнурённый ночными разгрузками, я преступно засыпал рядом с ней, едва коснувшись подушки. Да-да, она была желанна настолько, что я геройствовал не просыпаясь – то, что становилось для Веры реальностью неугомонного соития, оставалось для меня содержанием моего сна.

Вероятно, в этих снах я забывал о предосторожности – однажды Вера сообщила, что беременна.

Известие обескуражило и окрылило. Признаться, мысли о ребёнке до той минуты мне в голову не приходили – в фокусе чувств, как сказано, была лишь Вера. Но я без колебаний предложил себя в полное её распоряжение, вместе с рукой, сердцем и всеми потрохами. В конце концов, я был уже не мальчик, первая седина в висках, давно пора завоёвывать царства, основывать династию и дальше – всё, что полагается, иначе будет поздно. Хотя, признаться, прошлый недолгий опыт семейной жизни, о котором вскользь уже упоминалось, меня не прельщал. Чего стоит одно только короткое воспоминание. Обычно я сам стирал свои носки, трусы и прочее исподнее, но однажды, когда я лежал, сражённый ангиной, запускать полуавтоматический стиральный агрегат «Малютка», наполненный моим бельём, пришлось жене. Из постели, через прихожую нашей крохотной съёмной квартиры, горячими глазами, в которых померкли цвета, я видел, как она распоряжалась моими носками в ванной: даже не пытаясь отжать, бросала на верёвки комом, не расправляя, будто брала в руки гадость, прикосновение к которой – позор, не смываемый керосином. Подобная картина способна охладить любые чувства. Поклонение вещам возлюбленного, конечно, перебор, но и брезгливое пренебрежение тут не годится – в конце концов, ввиду известной близости наших тел и бельё наше в каком-то смысле становится общим. А уж за носками я следил не меньше, чем бывшая жена за своими изысканными штучками, обметёнными для соблазна кружевом.

Но Вера жертвой не прельстилась. Её манила телевизионная карьера, рожать было совсем не время.

Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 50