Леха перочинным ножом срезал веточки с ближайшей яблони и резкими движениями ссекал сучки. Листья над огнем подрагивали и мешали Цыганкову.
– Срежь эту, Лех.
– Выбирай потолще, тонкие над углями прогорят, – давал советы Ринат, сосредоточенный на насаживании мяса, и почти ткнул готовым шампуром в лицо Королева. – На, понюхай, не испортилось?
– Луком пахнет, – отталкивая от себя мясо, беззлобно ответил Леха.
Костер прогорел, и Ринат сменил Игоря. Он переворачивал прутики, глядя в красные угли внимательно и строго, выглядывая желтые язычки пламени, и тут же тушил их брызгами жидкости из кастрюли.
– Я вот не люблю, когда специй много в мясо добавляют… – начал было монолог Наташка, но маленький пожар под шашлыком его прервал.
Игорь отвел глаза от огня и всматривался в сторону невидимых гор и чуть выше, где светили звезды.
– Знаешь, мне иногда снится, ну не то чтобы снится, а когда засыпаешь перед самым сном… – начал и замолк Игорь.
– Ну я понял, чего?
– Закрываю глаза и вижу весь станок, не как обычно видят, а целиком. Даже затертость внизу на правом ближнем углу. И вот он снимает и снимает стружку, а болванка вроде меньше не становится.
– Ты ж на заводе каждый день работал, че странного?
– Да я не об этом. Я вот думал все время: это что, вот теперь навсегда? Эта вот болванка до конца жизни будет мерещиться? А как уволили, я еще чаще эту болванку вижу, даже пьяный когда засыпаю.
Леха начал немного подмерзать, вместе с порывом ветра прилетели комары.
– Ты куда платину спрятал? – неожиданно сам для себя спросил Королев.
Ринат, сидевший на корточках, поднял глаза от костра вверх, Игорь опустил от звездного неба вниз.
– Тебе зачем? Хорошо спрятал, надежно, никто не найдет, – спокойно отозвался Цыганков. – Мне вот Берензон не нравится, не верю я ему.
– У нас другие варианты есть, что ли? – отозвался Ринат, снова сосредоточиваясь на шашлыке.
– Ко мне Виталик с продажей подкатывал, – подпаливая папиросу от отлетевшего уголька, сказал Игорь.
Леха потер глаза от попавшего дыма. Он, как и остальные, по-хорошему устал от купания и свежего воздуха, в голове была легкость, и мысли, как пузырьки в газировке, ненадолго цеплялись друг за друга и улетали куда-то вверх.
– Ссученный? – От неожиданной догадки Королев чуть не упал с кирпичей.
Цыганков легонько покивал.
– Ссученный-то он, может, и ссученный, но кто знает, че там у дурака в голове.
– Эти все готовы, – протянул Наташка шампур-веточку. – Последние остались.
* * *
Дождь зарядил на рассвете в воскресенье, лил понемногу, не переставая, все время, пока они тащились на станцию и прощались с Игорем, и следовал за электричкой до города. Даже жизнерадостные барды, забившие вагон на сто тридцать пятом километре, видимо, устали от своих рюкзаков и песен и, сиротливо скучившись, молча смотрели на серый пейзаж за окном.
Ринат задремал, а Леха так и не смог уснуть. Ближе к городу, когда в вагон начали проталкиваться дачники с корзинками последней клубники, пропахшие мокрой землей, изнуренные сами собой до изнеможения, начала болеть голова.
Они вышли на Пятилетке и поднялись на Кировский мост, откуда было видно, что весь город затянут облаками.
Леха дошел до дома, но облегчения не испытал. В пустой квартире было нечем дышать. Мать – на смене в дурдоме, Люська – в пионерском лагере до конца июля. Королев разулся, бросил сумку и прошел на кухню. Вода в чайнике оставалась на донышке и при тряске стучала накипью. Он подошел к мойке и налил холодной, она отдавала резиновым шлангом, натянутым на кран. Леха открыл форточку, папироса выпала мимо руки, покатилась по полу и застряла в зазоре половиц. Он вздохнул и нагнулся, чтобы ее поднять. На полу был свежий грязный след ботинка. Королев, не разгибаясь, уставился на свои носки, вспомнил, как вошел и разулся, Потом перевел взгляд наверх. След был напротив подвесного кухонного ящика с приоткрытой дверцей.
Забывая дышать, Леха дотянулся до кухонного ножа и, как мог бесшумно, пошел по квартире. Темная мамина комната – пусто, туалет – пусто, умывальник – пусто, зал – никого, оставалась только его комната. Королев резко толкнул пальцами дверь, та заскрипела. На полу – такие же свежие следы. Он проверил шкаф и под кроватью. Хлам и пыль.
Чуть успокоившись, он проверил дверь и замок, самый простой, открыть такой при сноровке несложно. Выкурив за минуту папиросу, Леха включил свет во всей квартире и начал оттирать следы влажной тряпкой. Кто бы это ни был, он прошелся по всей квартире, заглянул во все уголки, действовал не спеша, спокойно. Учитывая, что следы остались и он их не заметил, скорее всего, ночью. Эта догадка Лехе понравилась, он тот еще знаток.
Во сколько ушла мать на смену? В пять. Во сколько начался дождь? Примерно в то же время. Удачную идею пришлось отмести. Может, к матери кто-то приходил? И шастал по всему дому в обуви? Точно нет. С пяти до семи никто из соседей в выходной не просыпается. Леха смерил размер следа со своим ботинком. Чуть меньше, каблук не срезан. Или срезан? Пришлось признать, что отпечаток ничего ему не говорит, кроме того факта, что дома кто-то был и что-то искал. Тот мент? Зачем ему? Виталий? Он бы что-нибудь украл. А что у Лехи красть? Красть нечего.
С тяжелой головой и вопросами без ответов Леха не заметил, как улегся в кровать. Он долго чесал пятно на животе и смотрел на трещину в побелке, пока не уснул.
* * *
– Ети ж твою мать! – ругался дед, отчаявшийся настроить антенну телевизора так, чтобы изображение хоть отдаленно напоминало целую картинку. – В космос летаем, а нормальный сигнал дать людям не могут. Че там, состыковались «Союз» с «Аполлоном» или мимо пролетели?!
– Включи радио да послушай, – отозвалась бабка с кухни. – Внучек, будешь салат с огурцами?
На вторую неделю Цыганковым завладела дачная апатия, он подолгу спал, не чувствуя себя отдохнувшим, много ел, хотя не хотелось, перестал ходить на пляж и копаться на огороде. «Пойдем посмолим», – говорил дед. Они садились на лавке, Игорь угощался его махоркой, они смотрели на погоду над Жигулевскими горами и молчали. Иногда дед изрекал «С отцом твоим – беда, конечно» или «Чувствую, Харламов в этом году набросает канадцам», не продолжая и не ожидая ответа.
Разговорчивая бабка выспрашивала про мать, по привычке обвиняя невестку в алкоголизме сына. Сокрушалась по поводу увольнения, уговаривала скорее устроиться, иначе нельзя. Интересовалась, много ли девок на примете и когда свадьба. При всей эмоциональности речей Цыганков знал, что бабке все равно. Кроме отца, у них еще два ребенка и четыре внука, не считая Игоря. Соперничать, например, с Лидой из Тольятти, игравшей на пианино, с дипломом, в консерваторию поедет, и девочка такая хорошая, у него не было ни возможности, ни желания. Оставалось просто слушать бабку или радио, где как раз передавали, что «советские космонавты Алексей Леонов и Валерий Кубасов протянули в космосе руку дружбы американским астронавтам».
