«Лоала» была пароходом, к тому же еще и колесным. Более того, этот пароход все еще сжигал в своих топках уголь, а не мазут, впрыскиваемый туда форсунками, как на всех оставшихся в наше время его речных собратьях. Так что «Лоала» была дважды анахронизмом. То, что она работала на угле, объяснялось простым расчетом: уголь завозился из соседней страны, по своему качеству это был далеко не антрацит, но зато он был соблазнительно дешев. При полностью загруженном бункере «Лоала» делала полный рейс.
Когда-то, еще в старые добрые колониальные времена, в ряд соседствующих английских владений, где были судоходные реки, а они имелись везде, морем были доставлены в разобранном виде пароходные котлы и паровые машины. Затем по железной дороге их развезли по главным речным портам. Были также доставлены и движители, то есть гребные колеса, а также части корпуса и надстроек. Все это соединялось при помощи заклепок (тогда еще сварка здесь считалась завтрашним днем техники) на местных судосборочных заводах. «Лоала», которая тогда называлась «Виктория», видимо, в честь знаменитой королевы, начала регулярные рейсы по реке Мфолонго еще до начала второй мировой войны. Когда ее приобрел демобилизованный из королевских ВМС молодой лейтенант Форбс, это было еще совсем не старое судно и теперь можно было утверждать, что оно состарилось вместе со своим хозяином и капитаном. Форбс был, как известно, женат на туземной женщине, понимал язык туземцев и во многом думал и поступал, как они, при этом иногда сам с иронией это отмечал. Во многом он разделял и их взгляды на мир. Так, он был вполне согласен с их утверждением, что долгая жизнь живущего не утомляет. И с тем, что многие жалуются на жизнь, но умирать почему-то не хотят. А на жизнь они смотрели философски и без иллюзий, говоря, что само рождение это путь к смерти. Только в отношении одного народного изречения, которое он слышал пару раз от местных жителей, а именно: лучше быть молодой гиеной, чем старым львом, Форбс все еще колебался в своем желании его принять. Ему пока еще нравилось быть старым львом. А гиены ему всегда были противны.
К тому времени, когда на мостике «Лоалы» появился Комлев, это было уже весьма старое плавсредство с довольно, хотя и не предельно, изношенным корпусом. Но так как на всегда полноводной Мфолонго ему никакие подводные камни не грозили, а на глубоком озере Кигве оно ходило по надежному фарватеру, с таким корпусом можно было плавать еще долго. Если, конечно, в рулевой рубке и на мостике будет находиться осмотрительный судоводитель. Капитанский диплом Комлева, хотя и не подкрепленный солидным стажем плавания в этой должности, видимо, произвел определенное впечатление на Форбса. Но судоводительские навыки своего протеже ему не терпелось проверить на деле. Что он вскоре и сделал.
Вначале Комлев немного побаивался плавания на совершенно незнакомой, да еще и африканской реке, ожидая от нее какого-нибудь неожиданного коварства. Но капитан показал подробную карту реки, выполненную на двадцати отдельных листах, и Комлев с облегчением понял, что она из тех коротких рек, вытекающих из больших озер или водохранилищ, которые всегда обнадеживающе полноводны, убедительно глубоки и уровень воды в них почти всегда постоянен. Мфолонго вытекала из обширного озера Иколе, становилась судоходной только ниже порогов Макунзи и через много десятков километров впадала в еще более обширное озеро Кигве. А из него она, если это действительно была она, вытекала уже под именем Луалабы. Левый берег ее был теперь территорией другой страны — Булимби, в далеком прошлом французской колонии.
Словом, это была река в навигационном отношении напоминающая, как ни странно, Неву, только намного ее длиннее, но вполовину ее уже. Комлев понял, что здесь можно обходиться без бакенов и вех, а судно нужно вести в равной отдаленности от берегов. Если же один из берегов обрывист, то есть является «коренным», то нужно править ближе к этому берегу. Это была, конечно, элементарщина, которую Комлев постиг еще на первом курсе в училище.
Рулевые, по словам капитана, были все очень опытные, уже немолодые и плавали с ним много лет. Форбс определил им неплохое жалование, чтобы удержать на судне. Они являли собой небольшую привилегированную касту, бдительно охраняющую свои права. Они-то и вели судно и знали приметы на речных берегах лучше, чем свой двор с постройками, где они, кстати, бывали не так уж часто. Поэтому помощникам капитана на вахте надо было прежде всего следить за тем, чтобы расходиться с другими судами на безопасном расстоянии и, главное, грамотно подойти к пристани и отойти от нее. И, конечно, следить за порядком на судне.
Комлев стоял на мостике во время капитанской вахты и почти придирчиво оглядывал проплывающие мимо берега. Ему хотелось знать их не хуже рулевых. Изредка появлялась рыбацкая деревушка, где часть хижин стояла на кривых сваях на мелководье у пологого берега.
— Раньше мы вели на длинном буксире за собой пассажирскую баржу, — рассказывал Форбс, попыхивая сигарой. — Ну, вы, конечно, понимаете, мистер Комлев, почему на длинном буксире?
— Чтобы ослабить поток воды от буксировщика, замедляющий скорость буксируемого судна, — слегка задумавшись над отделкой фразы, но несколько скучающим тоном ответил Комлев, зная, что его проверяют.
— Так вот, когда мы шли обратным рейсом, к ней и днем, и ночью причаливали лодки-долбленки. И мы их тащили до Лилонгве.
— Значит, им нужен был бесплатный проезд, да еще против течения, сэр?
Комлеву было немного забавно произносить это «сэр», ему казалось, что он играет в какой-то пьесе, скажем, Оскара Уайлда. Но это было правилом: капитан называл всех судовых «офицеров» по фамилии с прибавлением «мистер», а они должны были соблюдать свой речевой этикет.
— Да, против течения выгрести здесь непросто, — подтвердил Форбс. — А тут есть шанс попасть в Лолингве бесплатно, купить там оптом товар и продавать его по пути в розницу, спускаясь по течению. Но другие занимались торговлей прямо на ходу. Они продавали пассажирам еду прямо из лодок: сушеную рыбу, копченое обезьянье мясо и еще копченых молодых крокодилов. И фрукты, конечно. Другие закупали ящиками в баре пиво, чтобы продавать его на берегу, а потом на лодках привозили сдавать пустую посуду. Я эту практику не пробовал запрещать, хотя власти пытались. И не только идя навстречу туземцам.
Комлев посмотрел на капитана вопросительно. Какие у него были еще причины?
— Элементарная осторожность, мистер Комлев, — сказал он с легкой назидательностью. — Не следует забывать, что это Африка. Из зарослей какого-нибудь острова или с близкого берега в темноте могут пустить несколько отравленных стрел. Здешние племена до сих пор ими пользуются. Ружье стоит дорого, нужно тратиться на заряды, а выстрел распугивает дичь и привлекает внимание егеря, что, впрочем, мало вероятно. А лук с отравленными стрелами — бесшумное, дешевое и надежное оружие.
Капитан посмотрел вперед, где в поредевших зарослях на правом берегу блеснула пара жестяных крыш.
— Впереди Нтембе — наша первая пристань вниз по течению. Предлагаю произвести подход к причалу и швартовку. Инерция у «Лоалы» большая, плюс течение. Небольшой ветер с берега. Если вы пока не сильны в языке лулими, мистер Комлев, рулевому можно давать команды на английском.
