Спору нет, именно в охоте оттачивались мастерство и сноровка офицеров-кавалеристов. Но в Петровские времена происходило столько войн, что военное ведомство вполне удовлетворяло участие кавалеристов во многочисленных сражениях.
Русские послы в Париже, Лондоне и других странах от важных дипломатических дел были отвлечены закупкой огромных партий охотничьих собак и лошадей. Охоты следуют за охотами. Балы за балами. Причем богатство облачений далеко не всегда сопрягается с хорошим вкусом. Много яркости и роскоши, но недостает элегантности и вкуса.
Примечательно, что придворные маскарады и балы продолжаются многие часы, а то и дни. И нужно было иметь отменное здоровье, чтобы выдержать их. Так, например, придворный московский маскарад в 1731 году продолжался целых 10 дней.
Когда же в результате дворцового переворота к власти приходит Елизавета, многое в повседневной жизни России преображается. Приходит конец и засилью немцев, прежде всего — в армии. Да и в языке и культуре происходят заметные изменения к лучшему.
Если при Петре и Анне преобладал немецкий язык, то с приходом Елизаветы перевес берет французское влияние. Интересно, что до елизаветинского правления (в 1733 году) из 245 русских кадет в недавно организованном тогда шляхетском кадетском корпусе русскому языку обучалось всего лишь 18 человек. Французскому — 51. Ну а немецкому — 237 человек.
Елизавета меняет все ориентиры. Французская речь начинает царить повсюду. От высшего света до приятельских встреч на гвардейских пирушках. Однако не следует забывать, что и Германия тогда находилась под сильным французским влиянием. Немецкий язык был в загоне и у самих немцев. И даже король-воин Фридрих II писал не иначе как по-французски.
Но нужно отдать должное Елизавете: быт и нравы в ее двадцатилетнее правление находятся на совершенно иной ступени развития в сравнении с предшествующим правлением Анны Иоанновны.
Новой императрице не была чужда роскошь, но при том все вокруг нее отличалось прекрасным вкусом. Вот что писал по этому поводу историк Щербатов: экипажи «возблистали золотом», двор облекался в златотканые одежды, «подражание роскошнейшим народам возрастало, и человек делался почтителен (т. е. почтен) по мере великолепности его житья и уборов». Дворцы строит знаменитый Растрелли.
2 января 1751 года «Петербургские ведомости» описывают великолепие и грандиозность придворного бала в северной столице: «…как знатные обоего пола персоны и иностранные господа министры, так и все знатное дворянство с фамилиями (то есть с семейством. — С.О.) от 6 до 8-го часа имели приезд ко двору на маскарад в богатом маскарадном платье, и собирались в большом зале, где в осьмом часу началась музыка на двух оркестрах и продолжалась до семи часов пополуночи. Между тем убраны были столы кушаньем и конфектами для их императорских высочеств с знатными обоего пола персонами и иностранными господами министрами в особливом покое, а для прочих находившихся в том маскараде персон в прихожих парадных покоях на трех столах, на которых поставлено было великое множество пирамид с конфектами, также холодное и жаркое кушанье.
В одной большой зале и в парадных покоях в паникадилах и крагштейнах горело свеч до 5000, а в маскараде было обоего полу до 1500 персон, которые все по желанию каждого разными водками и наилучшими виноградными винами, также кофеем, шоколадом, чаем, оршатом и лимонадом и прочими напитками довольствованы».
Воспоминания былого офицера
А вот как вспоминал то романтическое время бывший офицер, участник Семилетней войны, приятель братьев Орловых Андрей Болотов. Прожив около 100 лет, он мог прекрасно сравнивать, сопоставлять времена и нравы. «Все, что хорошего жизнью зовется, — писал он о елизаветинском времени, — тогда только что заводилось, равно как входил в народ тонкий вкус во всем. Самая нежная любовь, толико подкрепляемая нежными и любовными в порядочных стихах сочиненными песенками, тогда получала первое только над молодыми людьми свое господство».
Западные забавы, свидетелями и участниками которых становится и русское офицерство, в половине века проникают и в деревню, в помещичьи усадьбы. Теперь и там происходят своего рода ассамблеи. Правда, тяжеловатые и грубоватые, как всё в деревне. Появляются здесь и карты. А на смену отечественным танцам приходят менуэты и контрдансы.
Интересно, как же веселилось офицерство средней руки в глубине России, в губерниях? Возвращаясь в 1752 году из Петербурга к себе в усадьбу, молодой Андрей Болотов заехал к псковскому помещику Неклюдову, женатому на его старшей сестре. И попал как раз на ее именины. «Именины праздновались на славу. Был большой съезд окрестных помещиков и, конечно, с семействами. Приехал П. М. Сумороцкий, важный сосед в полковничьем чине, уважаемый всей округой, и привез с собою, по просьбе хозяина, свой домашний оркестр из нескольких дворовых скрипачей, которые в свободное от занятий искусством время помогали хозяйским лакеям прислуживать за столом. Приехал другой Сумороцкий, небогатый маленький и худенький человек с претолстою и предородною женою и с тремя из бесчисленного количества дочерей всех возрастов, из которых состояла его семья. Приехал помещик Брылкин из простаков, любивший отменно курить табак и выпить иногда лишнюю рюмку…»
Приехали многие другие, имен которых не сохранила память автора воспоминаний. Обед, как и подобало торжественному случаю, тянулся несколько часов. После обеда общество предалось увеселениям. Молодежь занялась танцами, причем Болотов щеголял сшитым в Петербурге синим кафтаном с белыми разрезными обшлагами и «должен был открыть менуэт», танцуя в первой паре с полковничьей дочерью.
«Дамы сели за карточные столы, забавляясь какою-то игрою в «памфель», мужчины продолжали беседу за рюмкой. Наконец оживление, все возрастая, охватило всех; карты и разговоры были брошены, все пустились в пляс. Элементы отечественной культуры взяли верх над европейской, и чинный западный менуэт уступил место русской, под песни дворовых и лакеев. Так продолжалось до ужина. Гости, разумеется, ночевали у радушного хозяина и стали разъезжаться только на другой день после обеда».
Жизнь усадьбы офицера средней руки — это и ее обстановка. Так что опишем вкратце одну из таких подмосковных вотчин, принадлежавшую большому барину князю Д. М. Голицыну. В конце 30-х годов, перед тем как ее конфисковать, в усадьбе составили опись. Это немалое село Богородское, что расположилось на юге Московской области на реке Пахре, раньше принадлежало князьям Одоевским. Здесь, конечно, совсем нет той роскоши, которой в недавнее время стали блистать столичные дома.
Небольшой старинный господский дом состоит из двух светлиц. Украшений совсем немного. Образа «черкасской» работы, возможно, вывезенные князем из Киева, где он одно время был губернатором. На нас с таинственной настороженностью посматривают из темных добротных рам картины с какими-то неведомыми России событиями. Лишь одна из них достоверно и учтиво воскрешает не столь давнее — знаменитую Полтавскую баталию. А вот на остальных и имя живописца, и изображенное прикрыты легкой вуалью латыни («литеры латинския»).
