Однако он недолго пробыл на этом посту. Всего через несколько месяцев его ожидало еще более блестящее повышение. В марте 1909 года октябристы начали кампанию критики военных реформ правительства, недостаточно решительных и поверхностных. Ораторы-октябристы, прежде всего А.И. Гучков, с особенной яростью критиковали неправильное вмешательство царской фамилии в дела армии. В ответ военный министр Редигер выступил с речью столь беспомощной и неубедительной, что рассерженный Николай одним приказом уволил его и назначил на его место Сухомлинова. Владимир Александрович без промедления перебрался в апартаменты военного министра — дворец из сорока комнат на Мойке.
В июне 1909 года дело о разводе Бутовича решалось в духовной консистории Санкт-Петербургской епархии. Консистория проявила гибкость в отношении новоназначенного военного министра. Екатерина Викторовна предъявила добытые Альтшиллером в Ницце свидетельства, консистория сочла доказательства убедительны — ми и обратилась в Синод с просьбой утвердить решение о разводе. Бутович, однако, имевший сведения о развитии событий из своих источников в церковной иерархии, оспорил решение консистории, напрямую обратившись в Синод. Бутович особенно подчеркивал, что все представленные Екатериной Викторовной «доказательства» исходят от весьма сомнительных иностранных подданных и, более того, представляют собой всего лишь сплетни и слухи, тогда как по закону необходимы показания двух очных свидетелей59.
Несмотря на вмешательство Николая П, который ясно дал понять, что желает решения дела в пользу Сухомлинова, Синод отказался поддержать рекомендацию консистории. С точки зрения Синода факт прелюбодеяния не был законным образом подтвержден. И даже когда в сентябре император фактически приказал Синоду, несмотря ни на что, дать разрешение на развод и пригрозил, что в противном случае прибегнет к своей «верховной власти», Синод остался непоколебим60. Он лишь поручил Петербургской консистории провести дополнительную проверку представленных госпожой Бутович доказательств — что, естественно, могло привести лишь к дальнейшему затягиванию дела. Да и что могла выявить эта «дополнительная проверка»? Бутович отправил своих агентов на французскую Ривьеру, где они, уговорами или подкупом, заставили всех свидетелей Альтшиллера, кроме одного, отозвать свои заявления. Исключение составил Гибандо, старший официант отеля, который к этому моменту в припадке алкогольной депрессии покончил жизнь самоубийством. Несмотря на то что показания Гибандо были наиболее серьезными из представленных Екатериной Викторовной в консисторию, обстоятельства его смерти подрывали доверие к свидетелю.
Екатерина Викторовна и Владимир Александрович начали осознавать, что упорство Синода укрепило шансы Бутовича на прекращение или, по крайней мере, затягивание процедуры развода. Теперь, когда инициатива была в его руках, Бутович делал все возможное, чтобы предать этот скандал гласности. Чем дольше будет тянуться эта история, тем вернее ею смогут воспользоваться враги Сухомлинова. Сухомлинов подозревал, что сменивший его на посту в Генеральном штабе А.Л. Мышлаевский, используя семейные связи, оказывал влияние на ключевых членов Синода, убеждая их голосовать против развода, чтобы тем самым способствовать смещению Сухомлинова с должности61. Екатерина Викторовна и Владимир Александрович не могли не чувствовать, что их разваливающийся союз нуждается в новой опоре. И тут на сцене появилась Анна Гошкевич.
Анне Гошкевич (урожденной Грек), дочери провинциального судьи, к моменту знакомства с Сухомлиновым было двадцать семь лет. В 1906 году она вышла замуж за студента-инженера Николая Михайловича Гошкевича, двоюродного брата Екатерины Викторовны62. Летом 1906 года молодожены провели часть своего медового месяца в полтавском имении Бутовича. К 1908 году семейство обосновалось в Петербурге, где Николай служил мелким чиновником в Министерстве торговли. Вначале, узнав о связи Екатерины и Сухомлинова, они всей душой сочувствовали Бутовичу, считая его пострадавшей стороной. Однако, встретившись несколько раз с Екатериной и Сухомлиновым, Гошкевичи изменили свое первоначальное мнение и перешли на сторону генерала и его молодой возлюбленной. Осенью 1909 года Анна призналась мужу, что готова дать показания, которые несомненно решат дело о разводе в пользу Екатерины: она утверждала, что во время их пребывания в Круполе в 1906 году Бутович попытался ее изнасиловать. Когда Николай спросил, почему она не рассказала об этом сразу, Анна ответила, будто опасалась, что муж убьет Бутовича63.
Выступление Анны Гошкевич перед духовными властями произвело, как она и предполагала, эффект разорвавшейся бомбы. Хотя кое-кто из слушателей заметил нестыковки в ее рассказе, консистория на основании заявления Анны Гошкевич и письменного показания Гибандо вынесла решение в пользу Екатерины Викторовны. Поверил ли Синод в то, что слова Анны подтверждают показания Гибандо, или только сделал вид, что поверил, дабы избежать опасной конфронтации с императором, но Синод пошел против своего первоначального решения: 11 ноября на заседании Синода Екатерина Викторовна получила развод на основании установленного прелюбодеяния ее мужа64. Два дня спустя Екатерина обвенчалась с Сухомлиновым. Среди присутствовавших на приватном торжестве были Гошкевичи, Березовские, киевский адвокат Сухомлинова В.Е. Немели и Александр Альтшиллер65.
Борьба Екатерины Викторовны за расторжение ее союза с Бутовичем продолжалась двадцать восемь месяцев. Дело это было темное и противное, навсегда запятнавшее имя Сухомлинова. Несмотря на то что технически развод, как и второй брак Екатерины, был законным, вокруг военного министра и его молодой жены неотступно витал запах скандала. Запятнанную репутацию быстро не отмоешь. Общество в своем большинстве считало, что в споре с Бутовичем Сухомлинов с Екатериной прибегали к средствам сомнительным, возможно даже бесчестным. Даже если слухи эти были безосновательными, все же поведение Сухомлинова никак нельзя было назвать образцовым. Передавали, что Антоний, митрополит Петербургский, заметил в свете: «Военный министр женился, дабы спокойно работать, но каково будет положение Синода, если все министры, дабы спокойно работать, пожелают иметь по чужой жене?»66 Что до Бутовича, то он и не думал складывать оружие. Бутович заказал памфлет, излагающий историю с его точки зрения, и распространял его бесплатно в сотнях экземпляров67. В 1912 году он возбудил юридическое преследование обеих своих обидчиц, Екатерины Викторовны и Анны Гошкевич, обвиняя их в клевете и лжесвидетельстве.
Какую сторону занимал человек в деле о разводе с Бутовичем, стало теперь для Сухомлиновых лакмусовой бумажкой для оценки его надежности и порядочности. Всякий сомневающийся автоматически попадал в число личных врагов. Отношения между Сухомлиновым и многими его ближайшими друзьями, например Березовскими, которые были не в восторге от его новой супруга, после 1909 года заметно охладели. И, напротив, те, кто выражал симпатию и поддержку чете в ее двухгодичной борьбе за получение развода, независимо от личных качеств были допущены в интимный круг их дома.
Среди тех, кто попал в эту категорию новых друзей, была Наталья Ивановна Червинская, которая, будучи кузиной Бутовича, демонстративно приняла сторону Екатерины на том основании, что обида, которую она сама потерпела от мужа, позволяет ей лучше понять горе Екатерины. Эта неожиданная поддержка произвела на Екатерину такое впечатление, что она, повинуясь порыву, пригласила Червинскую пожить в особняке военного министра, где та и гостила на протяжении нескольких лет. Сухомлиновы чувствовали себя обязанными Николаю и Анне Гошкевич. Екатерине удалось достойным образом отблагодарить их еще до формального завершения бракоразводного процесса — летом 1909 года она познакомила Николая с Александром Альтшиллером, по ее просьбе киевский бизнесмен предложил Николаю должность петербургского представителя Южно-русского машиностроительного завода. Николай с благодарностью согласился, контору устроили в его квартире на Большой Зелениной. Далее мы увидим, что Мясоедов также воспользовался разводом Бутовича, чтобы снискать расположение Сухомлинова — это, в свою очередь, позволило ему вновь надеть военную форму при таких обстоятельствах и с такими последствиями, которые смело можно назвать едва ли не самыми драматичными во всем «шпионском» деле.
