Атари долго стояла, смотрела… Происходящее нравилось ей все меньше и меньше, что было вполне объяснимо: она работала в помянутой корчме, и уже предчувствовала, как ей придется убирать там и кормить страшную нелюдь.
Когда клетку установили, охотники сбрызнули ее донельзя вонючими зельями, нарисовали понятные только им узоры на полу и заявили, что, пока тварь в клетке, она будет лишена своей магической силы и бояться ее не стоит. А, чтобы у ночницы не возникало желания пытаться сбежать, ей раздробили кости голеней – при этом она выла так, что уши закладывало.
Засим последовали обильные возлияния, охотники гуляли с зажиточными мужиками всю ночь напролет – но, как только разлилось мутное молоко предрассветных сумерек, вскочили на коней и уехали. Будто и не пили вовсе.
А Атари, чувствуя себя примерно так, как может чувствовать себя овечка у волчьего логова, осталась убирать.
Нелюдь лежала в своей клетке тихо-тихо, отвернувшись лицом к стене. Не было слышно даже дыхания, и девушка усомнилась – а жива ли тварь?
Отставив метлу и убедившись, что никто не следит за ней, Атари на цыпочках подкралась ближе к клетке. В животе стало тяжело и сладко, это ощущение стянулось в тугой узел под ребрами – как бывает, когда собираешься сделать что-то запретное.
Ночница не шевелилась.
Из-под рваного подола выглядывали две синюшно-багровые колоды, еще часом назад бывшие изящными белыми голенями. Тонкая рука белела на темном полу клетки.
Атари судорожно сглотнула, еще раз оглянулась. Как же определить, жива ли нелюдь?
Если бы это был человек, она бы, не сомневаясь, протянула руку сквозь прутья решетки и пощупала бы то местечко на шее, где всегда пульсирует жилка. Но в клетке лежала нелюдь.
Сладко-щекочущее чувство в животе усилилось, по коже побежали мурашки; Атари, боясь лишний раз вздохнуть, обошла клетку сбоку, чтобы заглянуть в лицо болотной нелюди.
И вместо лица увидела кровавое месиво.
Ночницу нещадно били ногами, куда придется. Скорее всего, вместо костей у нее осталось крошево…
Атари ощутила внезапный позыв рвоты, на лбу выступили капли холодного пота. И в этот миг страшная маска сморщилась, из разбитых губ вырвался хрип. Девушка отскочила от клетки так, будто ее ноги окатили кипятком, с ужасом наблюдая, как острые когти заскребли по деревянному полу, оставляя борозды.
– Воды… – прохрипела нелюдь, – воды… во имя Небес…
Желудок судорожно сжался в комок. Ледяной пот тонким ручейком потек вниз по позвоночнику.
Ночница приподнялась на полу, повернулась к Атари. Один глаз полностью закрылся, другой был почему-то не черный, а красный, словно наполнился кровью.
– Дай мне воды… во имя милосердия!
Атари растерялась. С одной стороны, в клетке была нелюдь, причем нелюдь темная, не брезгующая человечиной. Но с другой стороны… она была живым существом, и это существо страдало.
Ночница, хрипло дыша, откинулась на пол.
– Думаю, твоему хозяину не понравится, если я сдохну. А без воды я точно сдохну, имей в виду.
Это прозвучало уже в сознании девушки.
– Ты многих убила, – пробормотала Атари, – и еще взываешь к милосердию?
– Но разве вы, люди, никогда и никого не убиваете?
– Убиваем. Но это нужно…
Тихий, шелестящий смех. Не в ушах – в голове.
– Для чего это нужно? Для чего? Если ответишь мне, девочка, то я с удовольствием умру в этой клетке…
Атари так и не придумала, что ответить болотной ночнице. Еще раз убедившись, что никто не следит за ней, налила в деревянную плошку воды и задвинула ее в клетку.
– Пей.
Шипя, ночница подползла к воде, ткнулась лицом в плошку. Раздались хлюпающие звуки; тварь пила, боясь проронить хотя бы каплю. Потом медленно подняла голову.
– Мы, темная нелюдь, всего лишь ваше отражение на этой проклятой земле. Запомни это.
И снова улеглась лицом к бревенчатой стене.
…Наступил день. Атари, которой так и не удалось вздремнуть, устало бродила меж столов. Немногочисленные с утра посетители трактира не столько ели, сколько глазели на скорчившуюся на полу клетки нелюдь. Правда, подойти к клетке не решался никто.
Не к добру. Не к добру все это… Негоже держать болотную ночницу рядом с людьми – обязательно беду накликает.
Атари не знала, откуда появилась эта мысль. Но отчего-то на душе становилось тревожно каждый раз, когда она бросала взгляд на фигурку покалеченной нелюди. Словно холодная и скользкая лапа упыря скребла в груди.
«Зачем они притащили ее сюда?» – думала Атари, – «уж лучше бы убили… и не мучили…»
Девушка с немалым удивлением поймала себя на том, что почти жалеет нелюдь. Да, она убивала, и убивала много. Но… быть может, сказанное ночницей – правда? То, что темная нелюдь – всего лишь отражение?..
Из задумчивости Атари вывел окрик хозяина.
– Эй, ты, сонная муха! Иди-ка сюда, да пошевеливайся.
Вздрогнув, девушка обернулась – и похолодела: хозяин стоял рядом с клеткой. Почесывая блестящую лысину, он смотрел на миску… которую Атари забыла в клетке.
– Это что такое? – пухлым, как кровяная колбаса, пальцем он проткнул воздух в направлении миски, – это что такое, я тебя спрашиваю?!!
Коленки Атари задрожали. Волна ужаса поднималась в животе, подкатывая к горлу, сжимая его.
– Что молчишь, тварь?
Хозяин шагнул вперед.
– Это?… это… хозяин, она просила воды, – просипела Атари. Ее взгляд в панике метался от хозяина к клетке, где стояла злополучная миска, судорожно цеплялся за блеклые, равнодушные лица посетителей, моля о защите.
На несколько мгновений хозяин опешил. А потом взревел:
– Что??? И ты, дрянь, посмела дать ей воды?
И шагнул вперед.
Атари попятилась. Ноги уже не слушались ее: ужас липкой паутиной опутал все тело, как в кошмарном сне – когда хочется бежать… или закричать. Но в итоге, покрывшись ледяным потом, не можешь даже пошевелиться.
– Я… я подумала… что вы… будете недовольны, если она умрет…
Огромный кулак обрушился ей на лицо; мгновение – и Атари с трудом осознала, что лежит на полу. Перед глазами мельтешили серые точки.
– Только попробуй, только попробуй еще раз дать ей воды! – погремело откуда-то сверху, – насмерть зашибу!
Атари попробовала подняться.
– Вставай, дура, – уже чуть более спокойно прорычал хозяин, – ну, вставай! Что разлеглась? Клиенты ждут завтрак!
И тут же последовал чувствительный тычок под ребра.
Голову пронзила стрела едва переносимой боли. Атари повернулась набок, приподнялась на локте, все еще ничего не видя сквозь серую пелену.
