Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 62
Так что, в реанимации, конечно, всякого можно насмотреться, ситуации здесь возникают и трагичные, анекдотичные, а иногда и по-настоящему уникальные. Бывали такие случаи, когда человек должен был умереть по всем законам медицины, и вдруг он возвращается и выздоравливает. Например, он впадает в кому, у него обширное поражение, инфаркт гигантский, остановка сердца, фибрилляции, тяжелейшая гипоксия, нарушается электролитный баланс, сатурация падает фактически до уровня трупа. Думаешь, ну, всё, этот уже не жилец, спасти невозможно. День-два проходит, ничего не меняется, всё так же плохо, он лежит в коме, ждёшь, что с минуты на минуту это случится.
И вдруг этот пациент, который по всем статьям уже фактически мертвец, выходит из комы, у него поднимается насыщение кислородом, поднимается давление, сердце начинает само биться, и мы можем извлечь кардиостимулятор. И он не только приходит в себя, но и абсолютно адекватен, он не в овощном, растительном состоянии, когда больной только глазами хлопает, рот открывает и изредка что-то мычит. Нет, у него совершенно нормально работает голова, он общается, чуть ли не всех врачей помнит по именам.
Такие варианты крайне редко, но всё же бывают, поэтому реаниматологи никогда не сдаются. Если есть хоть какой-то шанс, мы продолжаем – кто знает, может быть, именно этот случай окажется из числа таких фантастических возвращений».
Миллионер из трущоб
Истории о реанимации дополняют наблюдения старшей медсестры реанимационного отделения Тамары Скворцовой: «Работать в реанимации, конечно, нелегко. Многие не выдерживают напряжённого темпа, да и эмоциональная нагрузка здесь зашкаливает, ведь часто приходится констатировать смерть. Но когда коллектив в отделении слаженный, все уже сработались и притёрлись друг к другу, работать интересно, и опыт получаешь самый разноплановый. А с таким опытом, если захочется работы поспокойнее, в любое отделение охотно возьмут, потому что реанимация – это очень хорошая школа.
Расскажу один случай, необычный даже для нашей специфики. По нему сценарий для индийской мелодрамы можно писать. Работал у нас очень хороший доктор, Денис Владимирович, что называется, врач от Бога. Он в любом состоянии, хоть уставший, хоть полусонный, с лёгкостью творил такое, что многим врачам не удавалось. С закрытыми глазами мог поставить катетер подключичный, доктора копаются по полчаса, а он приходит, раз – и всё!
Так вот, поступает к нам бомж, весь грязный, в рвотных массах, запойный, разит за километр. Без документов, непонятно кто, даже имени своего вспомнить не может. Словом, тихий ужас. Привезли его с какими-то нарушениями сердечного ритма, видимо, на фоне алкогольной интоксикации. Врачи стоят, решают, кто будет его принимать. Это ж с ним возиться с таким… В общем, все осторожно молчат. Денис Владимирович осмотрелся обреченно и протягивает: «Ну, я тогда».
Взяли его, отмыли, восстановили ритм, покапали, всё как надо. Через какое-то время стало ему лучше, из реанимации его выписали, перевели в отделение. И вот через некоторое время заходит мужчина и с ним два здоровенных охранника в чёрных костюмах. Оглядел всех и спрашивает стальным голосом: «Кто лечил Иван Иваныча? Бомжа, которого к вам привезли, лечил кто?!» Все в замешательстве. Выходит Денис Владимирович. Мужчина обращается к нему: «Вы лечили?!» – «Ну да». – «Большое спасибо! У него алкоголизм хронический, он периодически, когда выходит на улицу, теряется».
Тут бугаи-охранники начинают вносить коробки – первую, вторую, десятую, с коньяком, фруктами, конфетами, деликатесами. В общем, этот бомж оказался совсем не бомжом, а чуть ли не нефтяным магнатом, и решил нас так отблагодарить.
Эта история, конечно, исключение, из серии нарочно не придумаешь. Часто бывает, что пациенты в качестве благодарности дарят шоколадку надкусанную: «Сестричка, это вам! Я тут только чуть-чуть отломила…» И это вовсе не издёвка или шутка. Может, это вообще их последняя шоколадка, нет возможности купить другое на свою пенсию.
Была ещё пациентка, хотя тут, скорее, отклонение уже психическое, которая за обедом не ела хлеб, складывала его по кусочкам, а потом при выписке пакетик хлеба подарила. Он уже где-то подгнил, потемнел. Многие пациенты у нас очень пожилые люди, с какими-то отклонениями, старческой деменцией. Или люди, очень долго жившие в бедности. Такое тоже бывает, и мы это воспринимаем совершенно спокойно, ведь какая бы ни была благодарность, это не самое главное. Главное – жизнь».
От первого лица
Довольно многочисленную группу пациентов реанимации, особенно в тех лечебных учреждениях, где нет отдельных восстановительных палат при операционных блоках, составляют посленаркозные больные, которые здесь наблюдаются до нормализации угнетённых ранее жизненных функций.
САМОЕ МУЧИТЕЛЬНОЕ,
КОГДА ЛЕЖИШЬ В РЕАНИМАЦИИ, ЧУВСТВОВАТЬ,
КАК МЕДЛЕННО ТЕЧЕТ ВРЕМЯ!
«Ничего особо страшного, никаких, слава Богу, автокатастроф и прочих катаклизмов, – говорит частный предприниматель и тренер бизнес-школы Анна Сосновская, – я лежала в реанимации после кесарева сечения. Но этот опыт оказал значительное влияние на мою дальнейшую жизнь.
Не знаю, насколько сложной была сама операция, о предшествующем ей периоде, честно говоря, и вспоминать не хочется. Дело в том, что у ребёнка в ходе родов возникла острая гипоксия, и по ряду показаний врач приняла такое решение. Прошло всё удачно, приходить в себя я начала ещё на операционном столе и отчётливо помню, как меня перевозили в реанимацию. Там я пробыла трое суток.
Если говорить о наиболее сильном впечатлении, то это было даже не ощущение боли. Боль, конечно, была, но воспоминание о ней почему-то не такое уж острое, она не была всепоглощающей. Думаю, мне кололи довольно сильные болеутоляющие. Какого-то страха тоже не испытывала, по крайней мере, за себя, за свою жизнь или здоровье.
Самым сильным ощущением тогда было чувство полной и абсолютной беспомощности и до бесконечности медленного течения времени. Ты лежишь пластом и максимум, что способен делать – смотреть, слушать и спать. Ты не можешь выполнить самых простых действий – ни пошевелиться, потому что больно, ни хоть чуточку повернуться, ни поправить простынку или подушку, ни попить, ни, извините, пописать – ты ничего не можешь сделать самостоятельно. Ужасно угнетающее состояние.
Сперва в реанимационном зале я лежала одна, и моим единственным союзником в борьбе с невыносимо долго тянущимся, густым и гнетущим временем был сон. Жаль, целые сутки напролёт проспать не получалось – ночью долго не удавалось заснуть, приходилось просить медсестру дать снотворное. А днём, когда не было сна, оставалось только смотреть и слушать, слушать и смотреть, и усиленно гипнотизировать стрелки часов, висевших на стене напротив, над сестринским постом.
Течение мыслей было таким же тягучим и вязким, как изматывающее перетекание времени из пустого в порожнее. Из этой вялотекущей сомнамбулической прострации в лёгкой галлюцинаторной дымке выводили лишь манипуляции медсестёр или обход врача, и это было единственным, что на короткие периоды поддерживало связь с окружающей реальностью.
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 62
