Струве был честнейшим человеком, и его отход от Маркса может быть объяснен только умственным и душевным перерождением. В то время он уже был в числе руководителей партии кадетов. Как человек широкообразованный, он, конечно, знал, что на приветствие монарха конституционалисты встают и отвечают приветствием же. Но кадеты 1907 года находились в яростной оппозиции и потому своим поведением в день открытия Государственной Думы скомпрометировали свою конституционность.
Их лидер, член ЦК партии, председатель второй Думы Ф. А. Головин, в своем лукаво-откровенном описании этой сцены говорит:
«Мы, кадеты, сидели без предварительного сговора… Что касается меня лично, то я не видел необходимости вставать, так как Голубев передавал не подлинные слова Государя, а сам приветствовал членов Думы, хотя и от высочайшего имени. В то же время я хорошо знал, что социалисты, конечно, не встанут и тогда особенно резко будет подчеркнуто их отношение к монаршему приветствию. Я считал, что не следовало отделять себя от левых партий без особой нужды… Нельзя же было требовать, чтобы социалисты, в программе которых борьба с монархизмом, участвовали в демонстрациях монархических чувств».
Так Головин продемонстрировал свою «политическую воспитанность».
В этот день определилось, что настоящими конституционалистами были только октябристы, бывшие менее образованными, но более чуткими.
«…Конечно, ты уже знаешь, — писал Государь 1 марта 1907 года своей матери, Марии Федоровне, в Лондон, — как открылась Дума и какую колоссальную глупость и неприличие сделала вся левая, не встав, когда кричали «ура» правые!..»
Но как же случилось, что сто человек, приветствовавших монарха, сговорились и свой замысел удержали в тайне? Не могу припомнить, кто был инициатором этого дела. Надо думать, что это был Павел Николаевич Крупенский. Трудно указать более подвижного и темпераментного человека. По своему давнишнему происхождению Крупенские были турки. Бессарабия примерно сто лет тому назад была присоединена к России. За это время род Крупенских, весьма многочисленный, не только обрусел, но и выказал себя ярым приверженцем нового отечества. Этот факт весьма интересен и даже знаменателен. Окраины, населенные так называемыми инородцами, иногда больше ценили Россию, нежели природные русские. В частности, Бессарабия послала во вторую Государственную Думу П. Н. Крупенского, В. М. Пуришкевича, П. А. Крушевана, П. В. Синадино и других убежденных сторонников монархии и величия России.
Но я помню многолюдное собрание в доме, кажется, Якунчикова. Наивный провинциал, я был поражен красотой этой квартиры, в особенности штофными обоями, которых я до той поры не видел. Собрание было кем-то созвано для того, чтобы найти кандидата в председатели в противовес Головину, которого выдвигали кадеты и за которого, кроме нас, готовы были голосовать все остальные. Словом, в доме Якунчикова собралась оппозиция Государственной Думы второго созыва. Очень легко и быстро мы объединились вокруг Николая Алексеевича Хомякова. Его многие знали и ценили. Он был представителем Смоленской губернии. Сын известного славянофила, писателя и поэта, крестник Гоголя, Николай Алексеевич олицетворял собою традицию обаятельного русского барства. В нем было достоинство, полное отсутствие подхалимства в отношениях с высшими и ласковость к низшим. Он имел навыки председательствования, как земский работник. Что он, как и другие видные славянофилы, происходил от татар, — значения не имело. Он очаровательно слегка картавил, и это передалось и его детям. Кажется, единогласно он был выбран в Государственную Думу как наш представитель. И под его председательством и решился вопрос, что на ожидаемое приветствие государя необходимо ответить приветствием же. Это решение имело свои последствия.
А левая печать, в том числе и кадетская, сорвала свою злость на почтенном Струве. Передав сцену, происшедшую в Государственной Думе, когда Петр Бернгардович то вставал, то садился, борзописцы прозвали его «ванька-встанька».
Между тем избрание председателем Думы Ф. А. Головина было предопределено. Окончательно это было решено накануне, 19 февраля 1907 года, на квартире одного из основателей и видных деятелей кадетской партии князя П. Д. Долгорукова. Здесь в этот день собралось около двухсот пятидесяти членов думской фракции кадетов с целью наметить кандидатов в президиум второй Думы. Когда на заседание явился Головин, встреченный дружными аплодисментами, ему сообщили, что единогласное постановление фракции ввести его в председатели Думы уже состоялось.
Социал-демократическая фракция на предварительном совещании 18 февраля двадцатью пятью голосами против тринадцати решила явиться на квартиру князя в информационной целью. Ее представители, среди которых преобладали меньшевики, заявили, что будут голосовать за Головина. За его кандидатуру высказались также депутаты фракции трудовиков и эсеров, польского коло и национальных групп: литовской и мусульманской.
Таким образом, избрание не только Головина, но и его товарища по управе М. В. Челнокова в секретари Думы было обеспечено заранее.
Поэтому никого не удивило, когда председателем Государственной Думы был избран получивший триста пятьдесят шесть белых избирательных шаров против ста четырех черных Федор Александрович Головин, а Николай Алексеевич Хомяков, получивший девяносто один голос записками как кандидат, от баллотировки шарами отказался. Так закончился первый день заседания.
* * *
«…Головин — председатель, — писал Царь в упомянутом выше письме к Марии Федоровне, — представился мне на другой день открытия. Общее впечатление мое, что он nullite complete — полное ничтожество!»
Я говорил, что предчувствия о будущем второй Думы были у нас плохие. Но тогда мы не могли знать, что предчувствия эти были вполне обоснованны, что дни второй Думы были по воле монарха уже сочтены.
Вот что писал Николай II Марии Федоровне 29 марта 1907 года: «…Все было бы хорошо, если бы то, что творится в Думе, оставалось в ее стенах. Дело в том, что всякое слово, сказанное там, появляется на другой день во всех газетах, которые народ с жадностью читает. Во многих местах уже настроение делается менее спокойным, опять заговорили о земле и ждут, что скажет Дума по этому вопросу… Нужно дать ей договориться до глупости или до гадости и тогда — хлопнуть…»
2. Praesagium[1]
Во втором и третьем заседаниях происходили выборы президиума и секретарей. А четвертое заседание 2 марта 1907 года началось с обычных официальных слов председателя:
«Объявляю заседание открытым. Журнал прошлого заседания находится у секретаря Думы…»
Человек, который прочел бы только стенографический отчет заседания, куда занесены эти слова Ф. А. Головина, не имел бы никакого понятия о том, что произошло между третьим и четвертым заседаниями.
Впрочем, это не единственный случай, когда официальные отчеты, будучи совершенно точными, совершенно не отражают действительной жизни. Какой-нибудь Шерлок Холмс, однако, задумался бы над нижеследующим.
