Меня настолько переполняли страх, ощущение беспомощности и отчаяние, что я стала бить кулаками по всему, что попадалось под руку, потом вышла на веранду и несколько раз ударила по металлическим перилам, чтобы физической болью заглушить непереносимую душевную боль. Джерри сходил в Мини-клуб, расположенный над приемной администратора, подумав, что, если Мадлен где-то оставили, она могла пойти в знакомое место. Наши друзья побежали в «Тапас», чтобы оттуда еще раз вызвать полицию.
Несмотря на ужас происходящего, необходимость разобраться в ситуации заставила наших друзей действовать спокойно и методично, они попытались восстановить некое подобие порядка в происходящем хаосе. Но что можно было сделать? Что нужно было сделать? Понимая, что от нас всего час с четвертью езды до границы с Испанией, а дальше простиралась не имеющая границ Европа, не говоря уже о том, что через Гибралтар было рукой подать до Северной Африки, Дэвид сказал: «Надо перекрыть дороги. Необходимо предупредить пограничников на границах с Испанией, Марокко и Алжиром». Позже Рассел спросил, есть ли у нас цифровые фотографии Мадлен и куда-то ушел с нашим фотоаппаратом.
Тем временем Джерри не находил себе места. Он попросил меня остаться в номере с близнецами, чтобы, если Мадлен найдут и вернут, я была на месте. Фиона сочла необходимым побыть со мной. Я вошла в нашу спальню, упала на колени рядом с кроватью и начала неистово молиться, прося Бога и Деву Марию защитить Мадлен и вернуть ее нам. В прошлом они слышали от меня много просьб, но ни одна моя мольба не была такой яростной и такой искренней, как эта.
Через какое-то время в комнату вошла Эмма Найтс, менеджер по обслуживанию, и села рядом со мной на кровать. Она очень переживала и всячески старалась утешить меня, но мое горе было таким острым, таким глубоко личным, что мне ее присутствие было неприятно. В ту минуту я хотела видеть рядом с собой только близких мне людей. Через некоторое время еще одна англичанка появилась на веранде. Она все пыталась обнять меня за талию. Эта женщина была пьяна, и от нее пахло сигаретным дымом. Помню, мне очень хотелось, чтобы она ушла.
Потом на одном из балконов появилась какая-то дама (это было до одиннадцати, когда полиция еще не приехала) и недовольным голосом произнесла: «Сколько можно шуметь? Что тут происходит?» Я попыталась настолько внятно, насколько позволяло мое состояние, объяснить, что мою девочку похитили, на что она будничным голосом произнесла: «А, понятно», как будто ей сказали, что на кухне с полки упала банка. Помню, что меня поразила и разозлила ее совершенно неадекватная реакция и нескрываемое безразличие. Я припоминаю, что мы с Фионой крикнули ей что-то лаконичное и недвусмысленное.
Я несколько раз заходила в детскую к Шону и Амели. Они оба лежали на животе, повернув голову набок и подогнув коленки. Несмотря на шум, свет и столпотворение, они даже не пошевелились. Мои близняшки всегда крепко спали, но как они могли не проснуться сейчас? Мне это показалось странным, и я, испугавшись, положила ладони им на спину, проверить, дышат ли они. «Может быть, Мадлен дали что-то успокоительное, чтобы она не шумела? Что, если они и близнецов усыпили?» — пронеслось у меня в голове.
Лишь около одиннадцати из ближайшего города, Лагуша, расположенного в пяти милях от «Оушен клаб», приехали двое полицейских. Они оба выглядели растерянными и, похоже, никак не могли сообразить, что происходит. Из-за языкового барьера мы не понимали друг друга, драгоценное время уходило, и, может быть, это несправедливо, но мне они совершенно не внушали доверия.
Мы лишь позже узнали, что эти двое были офицерами Guarda Nacional Republicana (GNR), Национальной республиканской гвардии (НРГ), которая по сути является военной полицией, наподобие жандармерии во Франции или Гражданской гвардии в Испании, и подчиняется министерству внутренних дел. Они занимаются патрулированием дорог, сдерживанием толпы во время протестных акций и исполняют правоохранительные функции в сельской местности, наподобие Алгарве, но уголовных расследований не проводят. В то время мы, конечно же, не были знакомы со структурой португальской полиции. Нам тогда было важно только то, что они полицейские.
Мы попытались объяснить, что произошло. Дэвид повторил свое предложение перекрыть дороги и обратиться к пограничникам, а я поделилась своими страхами по поводу того, что все трое детей были усыплены. Переводить вызвалась одна из работниц «Оушен клаб» по имени Сильвия. Позже мы узнали, что она была менеджером по техническому обслуживанию гостиницы. Помню, она сообщила, что у нее самой две взрослых дочери. Она показалась мне очень доброй, и я была признательна ей за помощь и поддержку.
Тогда я еще не знала, что примерно в 21:15 Джейн видела на Руа Доктор Агостино да Силва мужчину, который нес на руках ребенка, судя по всему, спящего. Когда я поняла, что Мадлен пропала, Джейн была в своем номере, через три двери от нашего. Услышав шум, она вышла и узнала о случившемся. Отведя в сторону Фиону, она рассказала ей, как, в первый раз выйдя из ресторана, к детям, пройдя мимо Джерри и Деса, разговаривавших на Руа Доктор Гентиль Мартинс, она увидела этого мужчину, который переходил улицу на перекрестке Руа Доктор Агостино да Силва, футах в десяти-пятнадцати перед ней. Естественно, тогда она не придала этому никакого значения, ведь все мы в это время еще полагали, что Мадлен спит в своей кроватке, да и, увидев Джерри, она посчитала, что он только что вышел из нашего номера. Разумеется, она приняла этого человека за отца, который несет уставшего ребенка из садика домой. Но едва она узнала об исчезновении Мадлен, как у нее открылись глаза. Джейн рассказала об этом полицейским. Джерри тоже об этом сообщили, но он, видя, в каком я состоянии, решил не делиться со мной этой новостью до утра.
Пока офицеры осматривали номер, Джерри позвонил своей сестре Триш. Как ни тяжело нам было сообщать об этом горестном событии семье, мы чувствовали, что нам нужна помощь из дома и как можно скорее. Триш, которая работает медсестрой, и ее муж Сэнди — энергичные и неунывающие люди. Джерри был не в себе, «ревел как бык», как выразилась потом Триш, и плакал в трубку. Она с трудом понимала, что он говорит. Мне было больно видеть моего сильного, напористого мужа раздавленным горем, я даже испугалась за него. Наверняка и его сестре было страшно из-за того, что ее брат в таком состоянии. Он снова и снова повторял: «Она пропала, Триш. Она пропала!»
После разговора с Джерри Триш и Сэнди позвонили в Лондон в министерство иностранных дел, в британское консульство в Алгарве и в посольство Великобритании в Лиссабоне. Также им предстояло рассказать о случившемся остальным членам семьи Джерри. Триш сразу поехала к их матери — такую новость нельзя было сообщать по телефону.
В 23:52 Джерри по моей просьбе поговорил с моими дядей Брайаном и тетей Дженет. Дженет — очень набожный человек, и я хотела, чтобы она как можно скорее начала молиться за Мадлен. После этого дядя Брайан связался с дежурным сотрудником министерства иностранных дел.
Теперь нужно было сделать звонок, который я откладывала до последнего. Мои мама и папа обожали Мадлен, и я просто не могла заставить себя сообщить им новость, которая перевернет их мир. Мне было даже страшно подумать, что с ними будет. Поэтому я попросила Джерри сделать и это, и он позвонил им в полночь. Обезумев от горя, они стали звонить друзьям и родственникам, которые вскоре стали съезжаться к ним, чтобы поддержать их.
