На берегу спасенных встречал весь город. Прелата, в сопровождении толпы прихожан, служки на специальных носилках понесли в церковь, чтоб отслужить благодарственный молебен «за спасение на водах». Но едва процессия взошла на паперть, как Прелат соскочил с носилок, вошел в храм и сразу начал читать проповедь о многоликости дьявола, избравшего для своих козней некрепкие в вере души прихожан, поверивших в чудесные свойства «улыбки» Юродивого и оздоровляющий воздух звон колокольчиков, до сих пор висящих на шее у некоторых прихожан.
Спасенных матросов портовые шлюхи отвели в свои кельи и, пользуясь древнейшими из известных способов оживления мужчин, целую неделю снимали с них оцепенение, возвращая жизненно важные органы в естественное состояние. Лечение, вероятно, продлилось бы и дольше, если б не огромное количество мух, слетевшихся к борделю на запах мускуса и рома: мухи набились во все щели, облепили глаза, при каждом вдохе и выдохе влетали и вылетали изо рта, как пчелы в улей, а ром в стаканах превращали в живую жужжащую массу.
В день, назначенный Прелатом для очищения стен и паперти собора от «улыбки», а души прихожан – от скверны ереси, собралось людей больше, чем обычно бывало на воскресных богослужениях. С церковными знаменами, хоругвями, статуями святых на носилках, кувшинами, полными святой воды, и кожаными плетьми для изгнания бесов, толпа с песнопениями двинулась шествием вокруг храма. Но едва они подошли к месту, где больше всего любил сидеть и улыбаться Юродивый, огромная свора собак, сбежавшаяся со всей округи, закрыла своими телами ступени паперти, а на их спины вперемешку уселись голуби и крикливые чайки.
Появление людей с плетками никак не напугало их. Собаки, оскалив зубы, угрожающе рычали и бросались на каждого, кто осмеливался приблизиться к ним, а птицы, низко носясь над толпой, больно били крыльями по глазам.
Увидев нерешительность верующих, Прелат, с епископским посохом и крестом в руках, смело пошел на собак. Люди в страхе замерли – казалось, собаки вот-вот разорвут его, но свора неожиданно расступилась, и Прелату открылась Улыбка Юродивого. Прелат замер. Вначале ему показалось, что Улыбка сотворена умелой рукой художника, сделавшего ее похожей на улыбки многих изображений святых на стенах храмов, но через мгновение он понял – Улыбка живая, и она, помимо воли входит в него. От глаз Улыбка постепенно сошла на лицо, разгладила мышцы, напряженные многолетними суровыми проповедями, потом раскрыла в улыбке плотно сжатые губы. Прелат почувствовал, как Улыбка необъяснимой радостью вошла в его сердце и куда-то рядом, в место, которое он никогда раньше не ощущал, а сейчас со страхом прозрения заглянул туда и открыл в себе безмерную глубину себя самого.
Прелат опустился на колени, и на глазах изумленных прихожан лег на Улыбку, раскинув руки. Собаки, окружившие его плотным кольцом, легли рядом, а спины их белым покрывалом укрыли голуби и чайки. Прихожане, не говоря ни слова и не смея пошевелиться, заворожено наблюдали за необычным зрелищем, а насмерть испуганный звонарь влез на колокольню и стал беспорядочно звонить в колокола. Прихожане, решив, что на Прелата сошла благодать религиозного экстаза, стали медленно расходиться, оставив его лежать в окружении собак. Постепенно разбрелись и они. Рядом с Прелатом осталась только одна Рыжая Собака: она вылизывала его лицо горячим языком до тех пор, пока Прелат не открыл глаза и не улыбнулся улыбкой, очень похожей на улыбку Юродивого. Только тогда Рыжая Собака позволила служкам поднять Прелата и отнести его в храм.
В отличие от остальных собак своры, в облике которых можно было обнаружить разной глубины связь с «благородными» предками, Рыжая Собака была беспородной, без малейших признаков «благородства», и в этом смысле она была совершенно чистопородной беспородной.
Рыжая сохранила в себе неразбавленные гены Первособаки с тех времен, когда пород не было вообще, и все собаки были одинаковыми. Разнопородные собаки появились гораздо позже, как наказание за содомию, разрушившую чистые гены первородной беспородности.
Бакалавр приметил Рыжую Собаку еще во времена Юродивого, который не делал никакого различия между собаками, когда бросал им куски мяса, купленные на подаяние. Он никогда не приближал Рыжую к себе, не гладил по брюху и не чесал за ухом, как делал это с другими собаками, но только Рыжей Собаке Юродивый смотрел в глаза.
Бакалавр интуитивно чувствовал необычную природу Рыжей и даже пытался приручить ее, но всякий раз, когда он протягивал ей кусочек лакомства или хотел погладить, Рыжая, не принимая даров, отходила в сторону и смотрела на него «говорящими» взглядом, смыл которого Бакалавр понял декабрьской ночью, наблюдая в телескопическую трубу самую яркую звезду небосклона в созвездии Большого Пса – Сириус. Случилось это на рассвете, когда после долгих ночных наблюдений Бакалавр, как это часто бывало, засыпал и видел сны, неотличимые от реальности, поскольку спал только один левый глаз, а правый, прижатый к телескопической трубе, бодрствовал и не закрывался никогда, чтоб не пропустить ни одно из событий изменчивого Космоса.
Той ночью Бакалавру привиделась Рыжая Собака и какой-то облаченный в хитон бесконечно усталый мужчина с деревянным посохом в руках. Оба вышли из созвездия Большого Пса и долго шли по световому лучу, пока не проникли через телескопическую трубу в дом Бакалавра. Рыжая отряхнулась, как это делают собаки, выходя из воды, разбросала вокруг себя облако светящейся пыли и легла у ног Бакалавра. Мужчина схватил со стола кувшин и прямо из горлышка стал жадно пить воду, остатки вылил из кувшина себе на голову и разбил его об стену. Вода тонкими струйками стекала с длинных волос на хитон, смывая пыль, похожую на мельчайшие сверкающие кристаллы.
Все происходящее казалось раздвоенным сном, в котором видения левого и правого глаза неразделимо смешались, образовав в сознании Бакалавра новую реальность, лишенную границ и времени – пространство, в котором все возможно. Мужчину в хитоне он раньше никогда не видел, но сразу узнал в нем Агасфера. Вечный скиталец, отбывающий срок неприкаянности, мог оказаться где угодно и в ком угодно, как напоминание о каре за несоблюдение заповедных норм гостеприимства.
Бакалавр пытался открыть левый глаз, разрушить видение – в какой-то момент ему показалось, что глаза нет вообще, но он был – зрачок метался из одного уголка глаза в другой, не в силах преодолеть тяжесть век. Тогда Бакалавр поставил ногу на мокрый пол – в детстве он страдал лунатизмом, и мать будила его постеленными у кровати мокрыми тряпками, – но пролитая Агасфером вода моментально высохла. Собака положила лапы на плечи Бакалавра, посмотрел ему в глаза долгим немигающим взглядом, как смотрела в глаза Юродивого, и Бакалавру открылся секрет всего собачьего рода: собаки ведут свою родословную не от прирученного первобытной женщиной волка, как это принято считать, а от «первособаки», пришедшей на Землю одновременно с «перволюдьми», которые, по утверждению некоторых философов-мистиков, пришли на Землю с одной из планет – Сириуса, куда, по их мнению, возвращаются и души всех умерших.
Пробуждение пришло, когда проникший сквозь деревянные ставни тонкий луч утреннего солнца, наполненный сверкающими частичками космической пыли, принесенной Агасфером и Рыжей Собакой, коснулся век Бакалавра. Он оглядел комнату, в которой, казалось, ничего не изменилось: Рыба-Капитан, слегка накрененная на левый бок – вечером она с Бакалавром пила ром – недвижно парила в воде аквариума; Рында, привязанная к корабельному канату, беззвучно свисала с потолка, но в углу под стеной лежали черепки глиняного кувшина, разбитого Агасфером.
