Луту никогда особо не интересовали ни Албен, ни Урманис. Они были слишком высокомерны и часто вели себя как последние мерзавцы. Молодые люди всегда поддерживали все прихоти и выходки Корина, даже самые подлые, и в последние дни завоевали особое расположение короля.
А вот бедняга Калиэль — совсем другое дело. Он по-прежнему занимал свое место за столом, но между ним и Корином явно пробежала кошка. Темноглазый, золотоволосый Калиэль всегда был чем-то вроде солнышка в темных тучах дурного настроения Корина, он мог успокоить принца, удержать его от мерзкой выходки или увести в постель до того, как тот упьется до отравления. Но теперь Корин совсем не слушал старого друга.
* * *
Днем Корин был совсем иным — возможно, потому, что был трезв. Он все так же поднимался по утрам, приветствовал встревоженных вельмож, проводил время с оставшимися компаньонами и Порионом. И не по возрасту достойно справлялся со своим горем. Меньше чем за год он потерял жену, ребенка, отца и столицу. Тех, кто не заметил его смятения на поле сражения, привлекали его горящие глаза и неизменная улыбка. Они видели в Корине повторение его отца: сильного, добросердечного, обаятельного. Вельможи, достаточно старые для того, чтобы помнить еще деда Корина, со слезами на глазах преклоняли перед ним колени, чтобы поцеловать его кольцо и коснуться эфеса великого меча, висевшего на поясе молодого короля. И временами Лута почти забывал свои сомнения.
Однако поздно вечером в уединении собственных покоев Корин отчаянно напивался — и у него снова появлялся тот мрачный, рассеянный взгляд. Точно такими же были его глаза после их первого военного похода и еще когда по его вине все они оказались запертыми в крепости. Да, когда Корин напивался, все его страхи становились очевидными. И рядом с молодым королем всегда находился Нирин и что-то нашептывал ему.
Все то дерьмо, что он скармливал Корину, Нирин называл «советами».
В течение дня Нирина обычно не было видно, а Лута старался держаться подальше от чародея в любое время. Слишком часто он ощущал на себе пристальный взгляд волшебника. Все замечали, что Нирин приобрел чересчур большое влияние на Корина, что он пытается занять место его отца, — однако у Луты хватало соображения держать подобные мысли при себе.
Те немногие лорды и офицеры, которые осмелились высказать свои мысли вслух, были уже повешены во дворе крепости, включая и красавца Фарена, молодого капитана, очень популярного среди солдат; он был из полка герцога Ветринга. Его раздувшийся труп все еще висел во дворе, медленно вращаясь под порывами никогда не утихающего ветра, и на его шее болталась дощечка с надписью. Надпись состояла из одного слова, нацарапанного крупными буквами: «Предатель».
Один только Калиэль осмеливался еще возражать волшебнику, и Лута боялся за него. Другие тоже могли чувствовать неприязнь к Нирину, и Лута даже знал таких, но все молчали, а Калиэль был слишком горяч и предан Корину, чтобы попридержать язык. Он продолжал предостерегать друга, не обращая внимания на пьяные оскорбления, и всегда был рядом, даже если Корину того не хотелось.
— Ты можешь оказаться в темнице, а то и пострашнее что-нибудь случится, — однажды вечером сказал ему Лута, когда они устроились вдвоем в укрытом от ветров углу крепости.
Калиэль наклонился, приблизив губы к самому уху Луты:
— Я просто не могу стоять в стороне и наблюдать, как эта тварь калечит его душу.
От таких слов Лута похолодел, хотя их никто не мог слышать: Калиэлю не следовало вслух упоминать о Нирине.
Ведь кроме немногих уцелевших Гончих и его «серых спинок» у Нирина был еще Мориэль. Мориэль, с его белесыми волосами и длинным острым носом, ужасно напоминал белую крысу, но обладал при этом холодным и алчным сердцем жабы. Он шнырял вокруг и подсматривал за всеми при дворе с тех самых пор, как его первый покровитель, лорд Орун, пытался поставить его на место Ки, сделав оруженосцем Тобина.
Ни Тобин, ни Корин не желали иметь с ним ничего общего, однако после смерти Оруна ему удалось завоевать расположение Нирина, и теперь, похоже, не было никакой возможности избавиться от этого маленького куска дерьма. Он называл себя секретарем волшебника, и, несмотря на то, что ни на шаг не отходил от Нирина, таскаясь за ним, словно бледная тень со слезящимися глазами, он успевал оставаться соглядатаем. У него был острый взгляд и длинные уши и отвратительная привычка появляться там, где его меньше всего ожидали. Среди солдат ходили слухи, что капитана Фарена повесили именно по доносу Мориэля.
Лута заметил его, когда Мориэль шел по стене в их сторону. Калиэль негромко фыркнул, потом наклонился вниз через парапет, словно они с Лутой просто обсуждали окрестные пейзажи.
Мориэль подошел к ним и остановился, словно ожидая услышать приветствие. Калиэль холодно повернулся к нему спиной, Лута сделал то же самое.
— Прошу прощения, — промурлыкал Мориэль елейным, вкрадчивым голоском, которому он научился, живя в доме лорда Оруна, — я вовсе не хотел мешать свиданию влюбленных.
Калиэль подождал, пока Мориэль отойдет подальше, и пробормотал:
— Грязный маленький лизоблюд! Как-нибудь я все же найду причину перерезать ему глотку.
Лута толкнул его локтем, кивая в сторону призрачной фигуры в белом плаще, проходившей через двор прямо под ними. Невозможно было угадать, кто это — сам Нирин или один из его чародеев, но теперь любой в этой крепости мог оказаться шпионом.
Калиэль молчал, пока волшебник не скрылся из вида. Лута заметил, что Калиэль с отсутствующим видом потирает золотое кольцо на указательном пальце правой руки. Это было кольцо с изображением ястреба, сделанное для него Тобином. Калиэль по-прежнему носил его даже здесь, точно так же, как сам Лута носил на шее сделанный Тобином амулет-лошадку.
— Не за Скалу меня заставили сражаться, — пробормотал Калиэль.
Лута думал, что Калиэль добавит еще: «И это не тот Корин, которого я знал», — но Калиэль просто кивнул ему и зашагал прочь.
Не испытывая пока желания забираться в сырую постель, Лута остался на месте. Луна время от времени выглядывала из-за облаков, превращая в серебро туман, поднимавшийся над Осиатом. Где-то вдали, за беспорядочно разбросанными островами, лежали Ауренен и Гедре. Спит ли сейчас их друг Аренгил, думал Лута, или тоже смотрит на север, вспоминая их.
Лута все еще внутренне съеживался при воспоминании о том дне, когда Эриус застал их врасплох на крыше Старого дворца, где они учили девочек сражаться на мечах. После этого Аренгила с позором отослали домой, а Уна исчезла. Свидятся ли они снова? Никто на свете не умел управляться с охотничьими птицами лучше Аренгила.
Рассматривая звезды, Лута уголком глаза вдруг заметил на балконе башни какое-то движение. Там в окнах еще горел свет, и Лута рассмотрел высокую фигуру. Сверху на него смотрела Налия — супруга короля. Не успев подумать, он помахал ей рукой. И ему показалось, что она махнула в ответ, прежде чем исчезнуть.
— Спокойной ночи, твое высочество, — прошептал он. По праву она оставалась принцессой, но по сути была почти пленницей.
