Гости из России в большинстве своём не были готовы к обмену сувенирами, им, кроме знаков различия, нечего было предложить. Американцам же больше всего понравились красные звездочки с головных уборов, форменные пуговицы, офицерские «кубари» и «шпалы» с петлиц. К тому же русские, получив инструктаж на предмет общения с иностранцами, побаивались тесных контактов и старались насколько это было возможно уклоняться от их назойливости. Тем не менее, постепенно все привыкали к ситуации, холод в отношениях рассеивался, и общение становилось обычным.
Гамов и Сорокин спустились по трапу в числе последних пассажиров. Они летели во втором самолёте и когда приземлились, встреча уже шла полным ходом. Их сразу накрыла обстановка всеобщего знакомства и советско-американской дружбы. Они остановились несколько в стороне от возбуждённой толпы. К ним подошёл стройный старший лейтенант американских ВВС и на хорошем, даже изыскано литературном русском языке с едва заметным акцентом сказал:
– Господа! – он смутился. – Извините, товарищи офицеры! От лица руководства авиационного гарнизона «Ладд-Филд» я приветствую вас на земле Аляски! С благополучным прибытием! Разрешите представиться, лётчик-инструктор старший лейтенант Николай де Толли. – Старший лейтенант слегка склонил голову.
«Удивительно, – подумал Саша, – как хорошо говорит порусски! И приветствует – заметили? – не на американской земле, а на земле Аляски. И фамилия какая-то знакомая…»
Ответы на эти вопросы пришли позже. Гамов и Сорокин назвали себя.
– А что это за фамилия у тебя, Николай, такая? – не впадая в дипломатию и особо не церемонясь, спросил Гамов.
– Фамилия обычная, русская. Прадед мой, русский генерал Барклай де Толли, его вы не можете не знать – это из истории вашей страны.
– Хороший прадед, – улыбнулся Гамов. – Конечно, мы его знаем. А ты что тут делаешь?
– Мои родители после революции эмигрировали и оказались в Америке. Я стал лётчиком. С начала войны с Германией прошусь на советско-германский фронт, но командование решило, что сейчас я нужен здесь. С этим пришлось согласиться. Ведь наша работа – это помощь вашему фронту?
– Да-да, ещё какая! – согласился Гамов. – Конечно, помощь.
– Я хочу подарить вам наши сувениры, – Николай де Толли вручил каждому по коробочке.
Сорокин и Гамов поблагодарили и заглянули в коробочки. Там на красном шёлке лежали кусочки моржового клыка, на которых были изображены собачьи упряжки с каюрами, а над ними – самолёт с американскими опознавательными знаками.
– Большое спасибо, Николай! На вот тебе на память о нашей встрече, – Гамов отцепил от петлицы один кубарь и вручил его американцу. – Извини, другого нет, к сожалению, мы к такой встрече не подготовились.
Следуя примеру Гамова, Александр тоже снял с петлицы «бомбочку», указывающую на штурманскую принадлежность, и тоже вручил её Николаю.
Тот стоял улыбающийся, счастливый и несколько смущенный.
– Вы меня извините, мне надо идти. Давайте встретимся вечером в офицерском клубе? Я вас познакомлю с нашими лётчиками, расскажу о нашей жизни, выпьем за знакомство.
– Хорошо, – сказал Гамов, – принимается. Но пока мы не разместились, не знаем, какие будут указания от руководства, если ничего не помешает, обязательно придём.
Пожали друг другу руки и расстались.
Сувенирный пример Гамова заразил всех прилетевших. Они стали в качестве сувениров направо и налево раздавать атрибуты красноармейской военной формы, их потом лётчики доставляли с Уэлькаля и Марково, возвращаясь с перегона.
Для американцев прилёт советских самолётов становился уже привычным. Здесь на рекогносцировке побывала группа офицеров во главе с командиром дивизии полковником Мазуруком, а две недели спустя прибыла военная приёмка, возглавляемая полковником Мачиным.
Когда на аэродром города Фербенкса прилетели члены советской военной миссии, их поселили в большом двухэтажном доме. На первом этаже разместились техники-сержанты, на втором, в двух комнатах, офицеры. Третью, с ванной и туалетом, отвели переводчицам. Вечером, в день прилёта, всех собрали в актовом зале и довели правила поведения на авиационной базе, порядок посещения столовых, кино и офицерского клуба. С информацией выступал начальник приёмки. Заканчивая свою речь, он сказал:
– В принципе, ничего нового вы не услышали. Подобные инструктажи были и на Родине. В заключении хочу сказать о том, что каждый из нас – представитель великой страны, об этом надо помнить. Любой проступок, порочащий звание гражданина этой страны, будет сурово наказываться, вплоть до откомандирования.
Мачин закрыл лежащую перед ним папку и, окинув взглядом присутствующих, продолжил:
– Я думаю, что для первого раза достаточно. Сейчас всем отдыхать. Завтра рабочий день, построение в восемь сорок пять, опоздания не допускаются, все свободны. Прошу остаться Макаровой и Финелоновой.
Когда зал опустел, Мачин подошёл к переводчицам:
– Не надо вставать, сидите. Не хочется, чтобы этот разговор был официальным. Не знаю, будет ли то, что я скажу, неожиданным для вас, и хотя этот разговор мне не совсем приятен, но, как говорят, положение обязывает. Вы – люди военные и, уходя в армию, отдавали себе отчёт в том, куда вы идёте.
Сегодня до нашего совещания я встречался с начальником американской военной базы. Он познакомил меня с требованиями, предъявляемыми к военнослужащим на территории базы. Эти требования я сейчас довёл до всех, но вопросы, касающиеся непосредственно вас, я решил не озвучивать при всех, – похоже, начальник приёмки преодолел смущение, которое слышалось в начале разговора. Ушла витиеватость, он стал тем командиром, каким его привыкли все видеть. – По правилам военного времени, с учётом того, что Фербенкс считается военным объектом, американским офицерам базы «Ладд-Филд» запрещается брать с собой семьи. Поэтому на базе незамужним запрещено жить в одном доме с мужчинами.
Девушки слушали, но в мыслях уже вертелся вопрос: «А где ж нам жить?» Свою комнату они уже обжили, она им понравилась. Удобно было то, что всё находилось под рукой, условия жизни – не в пример Басре – были намного лучше.
– Но мы решили так, – продолжал Мачин. – Поскольку другого подходящего жилья нет, для вас сделано исключение.
Девушки улыбнулись.
– Один запрет остается. Каждой из вас без сопровождения офицера – мужчины запрещено посещение офицерского клуба.
– А в столовую? – спросила Макарова. – Она же в этом клубе.
– Да, я знаю. Я попросил наших инженеров, они будут вас сопровождать на приём пищи. Потом, думаю, мы эту ситуацию разрулим. Вот теперь я вам всё сказал. Сейчас – по домам.
Девушки направились в свою комнату. Для них наконец-то закончился этот тяжёлый день. Хотелось лечь и отдыхать.
Две недели пролетели в трудах и заботах, как один день. Однажды в комнату, где работали переводчицы, заглянул инженер-капитан Евгений Радоминов. Наташи не было, она ушла на доклад, а Лена Макарова сидела над переводом какой-то инструкции. Подняв голову, она спросила:
