Выступление руководителей военного совета в этот вечер транслировалось по афганскому радио несколько раз через каждые полчаса.
Правда, однако, заключалась в том, что законный президент Афганистана пребывал тогда в полном здравии и его не покидала решимость склонить чашу весов в этом сражении в свою пользу.
Озвучив намеренную ложь о его гибели, путчисты преследовали свою цель: вызвать смятение в рядах вооруженных сторонников Дауда, заставить их быстрее сдаться на милость победителей. Тогда же с помощью «пятой колонны» был запущен слух о том, что в случае продолжения сопротивления авиация сбросит на дворец мощную 500-килограммовую бомбу. В штабе восстания понимали, что им нужна немедленная, быстрая победа, что всякое промедление станет работать против них. Если Дауд сможет установить контакт с верными ему воинскими частями, подтянуть войска из Кандагара и Джелалабада, то ситуация сразу изменится отнюдь не в пользу восставших.
Штурмовики и боевые вертолеты усилили ракетные удары по убежищу президента. Верные люди из окружения Дауда сообщали, что дух гвардейцев с каждым часом слабеет и они вот-вот выбросят белый флаг. Но как поступить с Даудом? Ликвидировать при штурме как деспота и врага народа или захватить живым, чтобы затем предать революционному суду? Мнения по этому поводу разделились. Тараки, Амин и их соратники по фракции «хальк» высказывались за физическое истребление всего президентского семейства. Кармаль и другие партийцы из умеренных были за то, чтобы сохранить главе государства жизнь. Дискуссия вновь обнажила пропасть, лежащую между членами руководства партии. В своих спорах они дошли до того, что один из халькистов назвал Баб-рака «прикормленным агентом Дауда» и предложил убить его вместе с деспотом. Но тут вмешался Тараки, огласивший свой окончательный вердикт: «Если Дауд и его люди прекратят оказывать вооруженное сопротивление и сложат оружие, их следует вывезти в безопасное место и обращаться с ними в соответствии с действующим законодательством и традициями афганского общества. Если же они продолжат оказывать сопротивление, то наши товарищи имеют право защищать свою свободу, личную безопасность и революционный порядок».
Однако в то же самое время Хафизулла Амин уже отдал своим людям другой приказ: «Сардар Мохаммад Дауд и его приближенные должны быть уничтожены».
Даже с наступлением темноты перестрелки в городе не утихали. А после полуночи, судя по зареву от пожаров, вспышкам взрывов, дорожкам трассеров в ночной мгле, боевые действия разгорелись с новой силой. Так продолжалось час-два. Затем интенсивность огня с обеих сторон пошла на убыль.
* * *
Наступал новый день, 28 апреля 1978 года. С первыми лучами солнца, когда муэдзин с минарета близлежащей мечети через громкоговорители призвал мусульман к утреннему намазу, президент собрал вокруг себя присутствовавших во дворце приближенных и офицеров личной охраны, пригласил командира гвардии. «Я уже сделал свой выбор и не отступлюсь от него. Вы же молоды, вам надо подумать о том, как сохранить себе жизнь», — сказал Дауд обычным для него, не допускающим возражения тоном. После этого он приказал Сахибу Джану передать гвардейцам свой приказ: «Во избежание ненужного кровопролития сложить оружие».
Вскоре после того, как внешняя охрана президента была распущена, в помещение, где находились Дауд, его жена, дети, внуки и некоторые приближенные, вошла группа военных во главе с невысоким офицером, который держался явно неуверенно.
Встав перед Даудом по стойке смирно, он отдал честь и представился:
— Капитан Имамуддин.
Дауд молча смотрел на офицера. Президент сидел лицом к входу в кресле, стоящем на большом темно-красном ковре. Рядом с ним, тоже в кресле, сидела его жена. Она с любовью занималась внуками, которые, расположившись на ковре, рассматривали картинки в детских книжках Чуть поодаль от входа, поближе к цветнику на стуле, явно нервничая, сидел вицепремьер и министр финансов Абдул Илла. Справа от Дауда, сбоку от входа, на каменной кладке, ограждающей клумбы с кустами цветущих роз, находился министр внутренних дел Кадыр Нуристани. Он то и дело просовывал руку под лацкан пиджака, чтобы еще и еще раз нащупать рукоятку «Вальтера» в расстегнутой кобуре.
— Господин президент, — выдержав паузу, не очень уверенно продолжал Имамуддин, — политическая власть в стране перешла к Народно-демократической партии Афганистана. В соответствии с решением Военно-революционного совета вам надлежит сдаться.
Дауд, не понимая или делая вид, что не понимает, высокомерно закинул голову и тихим, но твердым голосом спросил:
— Кто тебя послал?
— Я выполняю приказ Военного совета революционного восстания.
В комнате опять воцарилась тишина. Дауд, не моргая, смотрел на парламентера, за спиной которого стояли три солдата — их автоматы были направлены прямо на президента, пальцы на спусковых крючках. Капитан Имамуддин, произнеся все те слова, которые ему велели сказать, теперь выглядел еще более растерянным, чем прежде. Дауд, казалось, глубоко задумался. Теперь его глаза глядели не вовне — не на людей, пришедших его арестовать, не на внуков, не на жену, не на министров, — а куда-то вовнутрь, к себе в душу. Пауза затягивалась. Жена Дауда позвала к себе внуков. Те бросили книжки и, прижавшись к ее коленям, удивленно смотрели на Имамудди-на. Они еще никогда прежде не видели человека, который бы осмелился приказывать их деду.
И вдруг… с быстротой и ловкостью кошки, ловящей мышь, Дауд выхватил из кармана пиджака «дамский» бельгийский браунинг и выстрелил в Имамуддина. Пуля попала капитану в плечо. Офицер скорчился от боли, а стоявшие за его спиной солдаты открыли шквальный огонь из автоматов[10]. Меньше чем через полминуты все было кончено. Президент, все его родственники и приближенные лежали на темно-красном ковре, истекая кровью.
Когда из оранжереи убирали трупы, на столике в глубине помещения зазвонил телефон. Трубку снял один из служащих. Услышав голос, он извинился и тут же подозвал врача.
— Это говорит Малалай, жена Абдула Иллы. Могу я поговорить со своим мужем?
— Простите, мадам, это невозможно.
— Где он? Что с ним? Он ранен, убит?
— Убит.
— Где господин президент? Я могу поговорить с ним?
— Он, его супруга, дети и внуки тоже убиты.
— До свиданья, — едва слышно прошептала женщина.
Малалай повесила трубку. Она еще раньше знала, что в конце концов случится что-то страшное. Знала еще тогда, в феврале этого года, когда двадцатидевятилетний Абдул Илла был назначен вице-премьером и преемником Дауда на посту президента Афганистана. Тогда же у них родился второй сын. «Как много счастья досталось нам! Разве так может быть долго!» — иногда с суеверным страхом думала Малалай.
