Лучше поклоняться данности с короткими ее дорогами,Которые потом до странности покажутся тебе широкими,Покажутся большими, пыльными, усеянными компромиссами,Покажутся большими крыльями, покажутся большими птицами…
…Идет дождь. Ветер срывает листья с деревьев. Сухие листья, втянутые в Вечность.
Они зависают на мгновение над землей, а потом, медленно кружась, падают на землю. Яркие краски природы становятся блеклыми. Серые силуэты деревьев, как памятники-монументы, возвышаются над полем битвы Жизни со Временем. Мысли тяжеловесны, и лишь усилием воли ты можешь изменить свое состояние, представив, что над плотной завесой облаков есть солнце.
– Донатас, посмотри в окно.
– Что там?
– Осень… Видишь березу напротив дома? Еще вчера она была в листьях, а сейчас ни одного листка. Одинокая и озябшая, как это бывает с людьми.
Зачем я напомнила ему о печальном? Не подумав о мироощущении старого человека, о его Осени. Завтра куплю букет цветов и поставлю его в вазу на окно, пусть напоминает о лете.
Осень для меня – самая поэтическая пора. Чувствуешь, как время замедляет свое «движение». Прислушиваешься к себе. Последняя осень XX века: дожди, листопады, ничего необычного и не было-то, кроме одного – это последняя осень века, и я запомнила ее дни, когда «улетали, не прощаясь, птицы… словно дети носились ветра, а за окном были немыслимые краски и ночь, прикрытая синевой…». Что это я расчувствовалась? Осень, осень…
Понятно, что трава не может смеяться, черная дыра хандрить, сентябрь сентябриться… Все это в голове и в душе у людей. В руках у меня тоненькая книжка. Стихотворения Бориса Пастернака. Донатас дал почитать, сказал, что привез ее из Америки. В те времена такие книги в стране в продаже были редкостью. «Февраль. Достать чернил и плакать! Писать о феврале навзрыд, пока грохочущая слякоть весною черною горит…» Писать о феврале навзрыд…
Я спросила Донатаса:
– Чья поэзия тебе нравится?
– Шекспира.
– А из литовских поэтов?
– Витаутаса Мачерниса…
– В твоих мемуарах есть история гибели одного поэта. Это он?
– Да. Много лет прошло, а день, когда он погиб, помнится… Такая судьба у человека.
«Я вижу поколенье в предков комнате сегодня ночью, но вот пришел уж назначенья час. В глухой тиши часов удары ледяные прозвучали. И я встаю и открываю дверь. В лицо мне дышит темнота».
Заканчивается срок визы. Начинаю собираться домой. Часть вещей оставляю у Донатаса.
– Сколько дней визы осталось?
Не хочется даже произносить это: «Два дня». Произношу:
– Два дня.
– Мы же подали прошение.
– Не волнуйся, если не дадут новую – перейду границу. Тайно.
– Ты все шутишь? И кто придумал эти границы?
– Историческая необходимость.
Но вопрос с очередной визой был решен положительно.
…Настал день моего отъезда домой. Донатас настоял на том, чтобы оплатить мне дорогу, и дал денег на жизнь. На этот раз я соглашаюсь, потому что брала месяц на работе за свой счет, после отпуска, и жить будет не на что. На листке бумаги пишу послание: «Донатас, доброе утро! Не засиживайся дома, выходи на улицу. Не забудь поливать цветы. Скучаю по тебе. Ольга». В почтовый ящик опускаю листок бумаги с написанным текстом. Завтра Донатас получит его вместе с почтой. Чтобы не надрывать сердце, стараюсь виду не показывать, что тяжело на душе.
На велосипеде добираюсь до вокзала. Проезжаю мост, Старый город. По дороге останавливаюсь у костела, названного в честь христианской святой. Захожу внутрь. Тишина и умиротворение. Во времена моего детства, юности в нашей семье, да и во многих других семьях, о вере в Бога не говорили. Религиозные праздники мы не отмечали, в церковь не ходили, икон дома не было. В школе периодически проводились атеистические диспуты, и учителя убеждали нас в том, что религия – невежество, мешает человеку быть хозяином своей судьбы. Как она может мешать этому, мы не понимали. Я иногда посещала церковь, чувствуя в себе желание побывать там, но никто об этом не знал. Помню, я принесла в дом скульптурное распятие Христа. Его подарила мне одна женщина в церкви. Отец накричал на меня:
– В моем доме чтобы этого больше никогда не было! Не заигрывай с религией, попадешь в секту. Бога нет.
Я заплакала от обиды и спросила:
– А что есть?
– Природа.
– Кто ее сотворил?
– Жизнь самозародилась.
Непонятно. Через много лет, на пороге болезни и смерти, отец повесит на стену икону. Без молитв и просьб о помощи свыше он будет смотреть на нее, и в его глазах я увижу успокоение.
…Я вышла из костела. До отправления поезда оставалось около часа. Можно не торопиться. НО ХОЧЕТСЯ ОПОЗДАТЬ, ЧТОБЫ ВЕРНУТЬСЯ.
