Он начал относиться к Аркадию почти как к приятелю, что было вдвойне глупо, учитывая тот факт, что в самое ближайшее время его казнят, выполняя приказ самого Дитера. Как бы там ни было, а ему очень импонировал этот русский. Он был молчалив, угрюм, но вежлив. Аркадий обладал мрачноватым чувством юмора и энциклопедическими познаниями не только в области медицины, но также изобразительного искусства, музыки, культуры и литературы. Пока врачи ожидали, когда будут готовы к работе бактериальные культуры либо предметные стекла с биопсийным материалом, они часто спорили о книгах, которые любили либо ненавидели. Аркадий мог очень долго и напыщенно рассуждать о Чехове, «утешительном призе для России», но, переведя дух, тотчас же презрительно отмахивался от Толстого, которого всей душой презирал, особенно «священную» книгу «Анна Каренина»: «Памфлет в восемьсот страниц, посвященный реформе сельского хозяйства, где споры о черной икре затевают самые большие зануды из тех, кто сумел выучить французский язык». Дитер часто беседовал с Аркадием, осознавая, насколько ему нравится его общество. Только сейчас Дитер понимал, как он одинок. Ночью, когда Аркадий заканчивал работу и возвращался в барак зондеркоманды, лаборатория и смежные с ней помещения казались без него пустынными.
Иногда Дитер размышлял о судьбе, о математической несуразности жизни, о всех тех миллионах тривиальных решений, принятых миллионами людей, приведших в конечном счете к тому, что Аркадий оказался здесь, оказался именно сейчас, и они нашли друг друга, а затем стали кем-то вроде друзей. Внешне Аркадий вполне мог сойти за его брата: те же голубые глаза и иссиня-черные волосы. Интеллектуально русский мог бы быть ему ровней, если бы не гнусная психическая болезнь, жертвой которой он стал.
Дитер подал заявку на работу в концлагере сразу же после окончания университета. До него доходили слухи о грандиозных научных исследованиях, которые проводят в учреждениях, контролируемых партией. Он счел, что это будет самым коротким путем к построению блестящей карьеры. Слишком поздно Дитер осознал, что нацисты – скучные и грубые животные. В лучшем случае они просто жестокие и хитрые, но большинство – бездарные тугодумы и мелкие душонки. Дня не проходило, чтобы Дитер не сожалел, что сюда угодил. Единственным утешением стало то, что, пока он работал в концлагере, его не могли отправить на восточный фронт. Дитеру не улыбалось растрачивать свою жизнь на лечение обморожений и самострелов. К тому же существовал риск угодить в плен к русским, которых он вполне искренне считал неполноценными людьми. Впоследствии его очень удивило, что он способен так сильно привязаться к русскому. Однажды Дитер вслух выразил свое удивление.
– Поверь мне, – ответил ему Аркадий, – я не меньше поразился, встретив нациста, который знает, что делать с книгами.
Аркадию также нравилось его общество. Со времен Праги он ощущал вокруг себя гнетущее одиночество. До знакомства с Дитером он даже не осознавал, насколько это одиночество его угнетает, несмотря на безнадежность, окрасившую все его существование в концлагере. Ему просто необходимо было с кем-то поговорить. В зондеркоманде он не завел себе друзей. Те, кто не сошел с ума после первых десяти минут, проведенных в ней, или не совершил самоубийство через неделю, были в основном людьми особого склада ума. Они были способны стряхнуть с себя все человеческое. Следовало обладать достаточной жестокостью и бессердечием, чтобы ловко, словно бездушные машины, отрезать волосы, срывать одежду и выдирать зубы у трупов. Вечером, когда заключенные собирались в бараке за едой, выпивкой и куревом, Аркадий садился в стороне от остальных и, прикрыв глаза, ожидал рассвета в полном одиночестве.
Иногда по вечерам, прежде чем Аркадий возвращался к себе в барак, они с Дитером пили пиво либо коньяк и разговаривали. Однажды, после тяжелого, мрачного дня, в течение которого они проводили вскрытия молодых людей, умерших от гангрены, Дитер позволил им в качестве вознаграждения напиться до чертиков. Сам не отдавая себе в этом отчета, немец принялся озвучивать свои сомнения касательно хода войны, сил рейха, говорил, как тоскливо жить вдалеке от цивилизации и семьи, оставшейся в Гамбурге.
– У тебя большая семья? – спросил Аркадий.
– Не очень. Сестра, мать, отец. Меня назвали в его честь.
– Дитер Пфайфер… Что, у твоего отца несчастливое имя и оно до сих пор дурно влияет на твою судьбу?
Дитер знал, что русский прощупывает границы дозволенного, стараясь понять, где из приятеля он снова превращается в заключенного. Он улыбнулся и не стал одергивать Аркадия. Они продолжили пить.
Позже Дитер вышел облегчиться, а когда вернулся, то застал Аркадия склонившимся над столом. Русский собирал хирургические инструменты.
– А-а-а… не суетись, – порывисто взмахнув рукой, с чувством произнес Дитер. – Ты идешь спать, я наведу тут порядок.
Только позже, укладывая свои инструменты в кожаный футляр, он заметил, что не хватает скальпеля. Дитер замер на месте, пьяно качаясь и часто моргая глазами. Он хотел протрезветь. Дитер поискал под скамейками, в ведре с медицинскими отходами… Ничего. Скальпель пропал.
Его охватила злость и, как ни абсурдно это звучит, обида. Он снова заморгал, пытаясь не расплакаться. Дитер считал, что они стали друзьями. Он доверял Аркадию, не только когда дело касалось работы, он доверял ему свою жизнь, поворачиваясь к русскому спиной, в то время как повсюду лежали смертоносные хирургические инструменты. Он вел себя непростительно глупо. Верх идиотизма – доверять заключенному, Untermensch[25] и дегенерату.
Дитер тщательно осмотрел лабораторию и обнаружил, что не хватает полдюжины лезвий разного размера и назначения. А еще пропало несколько деревянных шин. Если к ним прикрепить скальпели, получится удобное оружие. Дитер присел и задумался, стараясь, несмотря на алкогольный туман, вернуть себе способность здраво рассуждать. Аркадий теперь представлял собой проблему, риск для безопасности лагеря, и этот риск следовало устранить.
Врач некоторое время стоял, задумавшись. Мысли его были холодными и ясными, пусть даже нетрезвыми. Наконец Дитер принял решение. Он вызвал солдата. Тот вошел строевым шагом и отдал честь. Каблуки его сапог щелкнули, сбивая на пол снег. Солдат ждал, что ему прикажут.
– Ступайте к бараку зондеркоманды у четвертого крематория, – приказал ему Дитер. – Там отыщите заключенного Аркадия Кулакова. Его номер найдете в моих папках. Отведите его в лабораторию люфтваффе. Скажите, что он добровольно вызвался принять участие в экспериментах по определению выносливости организма.
Глава четвертая
Телефон ее давно разрядился. В спешке покидая дом вслед за машиной скорой помощи, Тесс забыла взять с собой зарядку. Она едва не забыла и о собственном сыне. Тесс выезжала задним ходом из гаража, когда вспомнила о нем и выругалась. Ей пришлось сделать несколько звонков в поисках няни. К счастью, с ребенком вызвался посидеть ее собственный отец Тревор. Тесс могла только надеяться, что неподдельный энтузиазм, с которым он согласился примчаться к ней посреди ночи, объяснялся любовью к внуку, а не бесстыдной радостью при мысли о том, что теперь его дочь унаследует дело Аркадия.
