Мистер Ван дер Эйслер поджидал ее в гостиной, стоя возле открытой двери, выходящей в маленький, но прелестный садик. Комната тоже выглядела очень мило, обстановка представляла собой смесь старого и современного. Берти, кот Бекки, умываясь, сидел на маленьком столике и, оторвавшись от своего туалета, внимательно осмотрел Оливию. Хасо отложил письмо, которое держал в руках, и пригласил Оливию сесть возле окна.
— У нас еще есть время что-нибудь выпить. Шерри? Или вы предпочитаете что-нибудь другое?
— Шерри, пожалуйста. — Оливия огляделась.
Все стены были увешаны картинами, в основном, портретами. Несколько минут они поговорили на нейтральные темы, потом она рискнула спросить:
— Можно мне посмотреть картины? Это ваши предки?
— Да, английская линия. Моя бабушка была англичанкой и оставила мне эту квартиру со всем содержимым. Я часто бывал здесь мальчиком и позже, когда учился в Кембридже, поэтому чувствую себя здесь как дома.
Оливия кивнула.
— Так и должно быть, если вы были здесь счастливы. — Неожиданно она рассмеялась. — Вспомнить только, как Дебби беспокоилась, что вы одиноки в Лондоне.
— Она добросердечный ребенок. А вы тоже беспокоились, Оливия?
— Нет, но мне было интересно, где вы живете в Лондоне. — Она торопливо добавила: — Просто из любопытства.
Пока что все идет не так уж плохо, подумала Оливия. Она стала обходить гостиную, останавливаясь перед каждым портретом. Это были изображения пожилых джентльменов с густыми бакенбардами, молодых людей с волевыми подбородками, подпираемыми широкими белоснежными галстуками, невысоких, хрупкого сложения леди. Висело также несколько миниатюрных портретов детей. Она задержалась перед ними и вдруг обнаружила его рядом с собой.
— Мои бабушка и мать, они были так не похожи на остальных женщин в семье. Такие же высокие, крепкого сложения, как и вы, и столь же красивые.
Оливия пробормотала что-то неразборчивое и подумала про себя, не означает ли выражение «крепкого сложения» просто «толстые». Хотя женщины на портретах не выглядели толстыми, скорее, просто крупными. Она украдкой оглядела себя и отчаянно покраснела, когда мистер Ван дер Эйслер сказал:
— Нет, Оливия, я не хотел сказать «толстые». Вам нечего бояться, у вас прекрасная фигура.
Разговор, без сомнения, вышел за рамки намеченной ею ничего не значащей дружеской беседы. Стараясь сохранять невозмутимость, хотя ее лицо горело, она произнесла:
— У вас очень милые предки.
— Вам надо бы увидеть голландскую линию. У меня такое впечатление, что они полжизни проводили, позируя художникам.
— Они тоже были врачами?
— Почти все.
Оливия наконец-то подняла на него глаза.
— Имея таких предков, невозможно не быть умным.
На мгновение его тяжелые веки приподнялись, показав синеву глаз.
— Вы прекрасно все поняли, Оливия. Разумеется, я приложил все усилия, чтобы продолжить семейные традиции. — Он оглянулся на вошедшую в комнату Бекки.
— Этот противный Берти опять залез на ваш стол, ему тоже пора обедать. Если вы уже выпили, то я подам суп, мистер Хасо.
Дверь в столовую находилась в другом конце холла. Комната была не очень велика, с круглым столом из красного дерева, окруженным стульями с плетеными спинками, рядом с которыми находились столик с массивной утварью из серебра и камин времен Регентства. На окнах висели тяжелые бархатные шторы фиолетового цвета, паркетный пол был хорошо натерт. В такой комнате приятно есть, подумала Оливия, принимая от Бекки тарелку супа. Суп был хорош, как и последовавшие за ним бараньи котлеты с молодым картофелем, горошком и морковью. Поданные на десерт бисквиты со взбитыми сливками были выше всяких похвал. Имеющая хороший аппетит и никогда не скрывающая этого, Оливия съела все до последнего кусочка.
Когда они вернулись в гостиную, чтобы выпить кофе, она смогла осмотреть ее более внимательно. Цветовая гамма здесь была более разнообразна: ковер, покрывающий паркетный пол, выткан в приглушенных сине-зелено-розовых тонах, длинные занавеси по обеим сторонам окон — из старинной светло-розовой парчи, а обивка кресел выдержана в тонах ковра. Стоящая вокруг мебель изготовлена из тиса и яблони, особенно выделялся шкаф из гнутого дерева с замысловатой инкрустацией.
— У вас, конечно, есть и кабинет, — подумала вслух Оливия.
— Разумеется, а кроме того, еще одна небольшая комната. Я ее не использую, но Бекки говорила, что это была любимая комната бабушки, там она вязала, читала и занималась своими делами. Вообще квартира довольно велика, у Бекки свои комнаты, кроме того — еще три спальни и ванные комнаты, не говоря уже о кухне.
— А вашей бабушке нравилось жить в Голландии?
— Без сомнения. Видите ли, они с дедушкой были очень привязаны друг к другу, и она жила бы даже в пустыне, лишь бы быть рядом с ним. Хотя, конечно, они часто приезжали сюда и привозили с собой детей, а потом и внуков.
Он посмотрел на ее вспыхнувшее интересом красивое лицо и удивился про себя, зачем рассказывает ей все это. Должно быть, эта мысль отразилась на его обычно невозмутимом лице, потому что Оливия вдруг сказала тоном вежливого гостя:
— Как это интересно. Я имею в виду иметь родиной две страны. — Она поставила чашку. — У вас, вероятно, есть дела. Большое спасибо за прекрасный обед и за то, что согласились привезти меня обратно. Мне пора идти.
Он не возразил, и, попрощавшись с Бекки, Оливия пошла вслед за ним к машине, и он отвез ее на Сильвестер Креснт, выглядевший неприветливо со своими закрытыми дверями и зашторенными окнами. Возле самого дома Оливия спросила, ожидая отказа:
— Вы не зайдете внутрь?
Мистер Ван дер Эйслер, не задумываясь, ответил:
— Мне хотелось бы снова встретиться с вашей матерью. — И вышел из машины, чтобы помочь выйти также и ей и вынуть вещи из багажника.
Когда они подошли к двери, там уже стояла ее широко улыбающаяся мать.
— Дорогая, как я рада тебя видеть, без тебя мне было так скучно. — Она поцеловала Оливию и протянула руку хирургу. — Входите, пожалуйста, мистер Ван дер Эйслер. Как любезно с вашей стороны было подвезти Оливию. Будете обедать? Или, может быть, хотите кофе?
— Мы пообедали у мистера Ван дер Эйслера дома…
— Тогда, может быть, чаю? Конечно, для чая еще немного рановато, но выпить чашечку никогда не помешает.
— Не откажусь от чашки чая, — сказал он, к удивлению Оливии, и вслед за миссис Хардинг прошел в гостиную, где в своем любимом кресле сидела миссис Фицгиббон.
Она протянула ему руку.
— Как мило, что вы снова пришли, — сказала она с милостивым видом. — Садитесь и расскажите мне что-нибудь. Я прикована к дому и вижусь только с дочерью, поэтому не знаю, что делается вокруг. — Она безразлично подставила щеку под поцелуй Оливии. — Тебе тоже будет скучно, Оливия, каникулы ведь целых шесть недель? Не знаю, что ты собираешься делать. Хотя твоя мать будет рада любой помощи по дому. — И добавила: — Кстати, если уж ты приехала, то можешь приготовить чай.
