Когда Ивейн повернулся, шагнув к ней, то по глазам его, потемневшим и жестким, словно осколки черного льда, девушка догадалась о причине его угрюмости. Это было ужасно. Она ведь навязала ему свое общество исключительно из лучших побуждений, не желая затруднять ему поиски. Но Анье снова приходилось признать (как и в ту ночь, когда она пыталась убежать от Ивейна, а он настиг и вернул ее), что это-то как раз и происходило, и не было, казалось, ничего, что могло бы исправить зло.
Звонкий голосок, мурлыкавший известную детскую песенку, нарушил тяжелое молчание. Слабый поначалу, он становился все громче, и оба, и Анья и Ивейн, взглянули на вход в пещеру. Мелодия неожиданно оборвалась, и мешок, чем-то набитый до половины, упал с глухим стуком на каменный пол.
– Кто вы такие?
Белокурый паренек, лет, может быть, десяти, остановился в прямоугольнике солнечного света, падавшего в проем. Он сжал кулачки и решительно вскинул голову, показывая, будто ничуть не боится.
– И что вы здесь делаете, в моей пещере? Ивейн широко улыбнулся.
– А-а, так это ты разводил костер и оставил здесь котелок? А это – твое одеяло?
Небрежно махнув рукой в сторону потухших углей, помятого бронзового котелка и сложенного домотканого одеяла, жрец как бы отвечал на свои собственные незаданные вопросы. Это была уловка, которая, как он знал, действовала безотказно и на взрослых и на детей.
– Ну, и как же тебя зовут?
– Киэр…
Мальчик тотчас же оборвал себя, злясь, что так легко стал болтать, да еще и отвечая на вопрос, который сам же задал и так и не получил ответа от незнакомца.
– Очень рад познакомиться с тобой, Киэр, – продолжал Ивейн радушным тоном хозяина, приветствующего долгожданного гостя. – Меня зовут Ивейн, а это моя спутница Анья – она мне вроде сестры.
Анья под створками своей раковины спокойствия так и вскинулась при этих словах: их страстные поцелуи, без сомнения, опровергали такое определение.
Глаза мальчика потемнели от недоверия. Он перевел их с мужчины, с его черными, как смоль, волосами, на белокурые, как и у него, локоны девушки, и обратно. Нахмурившись, он заявил:
– Вы не можете быть братом и сестрой. Ивейн передернул плечами, и улыбка его стала печальной:
– Ее мать и отец стали мне назваными родителями.
Глаза мальчика потеплели, тень недоверия исчезла из них, они были уже не серыми, а ясными, голубыми. Такое объяснение Киэр принял, хотя оно и не рассеяло окончательно его подозрений и не внушило доверия ни к мужчине – темноволосому и чем-то его пугающему, – ни к его странно одетой прекрасной спутнице.
– Анья упала вчера вечером и сильно ушиблась. Это-то и привело нас в твою пещеру.
Ивейн обрадовался, увидев, как мальчик простодушно кивнул. То, что ребенок с такой легкостью принял это объяснение, сгладило неловкость минуты.
– Что это у тебя здесь?
Ивейн постарался незаметно перевести разговор, указывая на мешок паренька.
Глаза мальчугана потемнели, но не от замешательства, а от боли, зазвеневшей и в его голосе:
– Так, несколько вещичек. Другим они показались бы незначительными, но это самое драгоценное, что у меня есть. – Киэр с трудом сглотнул. – Вещи, спасенные из развалин…
Он вдруг умолк, сдерживая слезы, которых стыдился.
– Твоего дома?
Анья почувствовала всю глубину горя мальчика, и девушка вдруг поняла, как могло случиться, что Киэр, совсем еще ребенок, оказался один в лесу.
– Твоей семьи?
Мальчик только кивнул, вскинув голову и не видящими глазами уставившись в потолок пещеры, не давая пролиться слезам, застилавшим ему газа.
Анья подумала о Кабе, хотя волосы у того были темные, а у Киэра светлые. Представив, как страдали бы они с Кабом, если бы что-то произошло с их родителями, Анья ощутила страдания мальчика, как свои собственные. Забыв о боли в груди перед лицом этой муки, она без слов подошла к мальчугану и ласково погладила его по белокурой головке.
Киэр сдерживался в течение долгого времени, с того ужасного дня, когда его мирная, безмятежная жизнь рухнула. Он не терял самообладания даже тогда, когда, рискуя, возвращался на пепелище сожженного дома, где он родился и был счастлив. Но, почувствовав ласку девушки, мальчик не выдержал. Стремительно повернувшись, он зарылся лицом в широкие, плотные складки ее шерстяного плаща.
– Они пришли ночью и сожгли все… дотла. – Каждое его слово прерывалось рыданием. – Наш домик… Амбар… И даже загон для свиней.
– Но ведь тебе удалось спастись.
Сердце у Аньи ныло от боли за несчастного мальчика, а тот, раз начав говорить, будто не слыша ее утешения, будто желая излить все накопившееся у него на душе, рассказывал о пережитом им ужасе.
– Я спал наверху, над спальнями родителей и сестренки. Я проснулся, задыхаясь в густых клубах дыма, и увидел, что луна светит там, где обычно была стена. Я страшно испугался, и выскочил в дыру, выжженную огнем.
Киэр умолк, борясь с подступавшими к горлу рыданиями, говорившими о его муках больше, чем любые слова. Несколько раз глубоко вздохнув, он чуть-чуть успокоился и продолжил ужасный рассказ:
– Очутившись на земле, я посмотрел вверх. Весь дом был объят огнем. – Киэр опять помолчал, вцепившись руками в складки накидки Аньи. – И все это время всадники гарцевали на лошадях вокруг дома и хохотали! Но они меня не заметили… – Горечь, звучавшая в этих словах, смешивалась с холодной яростью.
Ивейн понимал и бессильный гнев мальчика, и его напрасную жажду отмщения. Это было мучительное, острое чувство, которое некогда он сам испытал. Рассказ Киэра вызвал в его памяти картины, отнюдь не созданные воображением ребенка, а даже слишком реальные. Правда, Ивейн не видел, а скорее знал понаслышке, как испуганная толпа, не способная уразуметь могущества невидимых сил, растерзала его родителей. Но на глазах у него и у Ллис их дедушку и бабушку умертвили приспешники жестокого и алчного принца.
Киэр, с головой уйдя в горестные воспоминания, не заметил, как Ивейн подошел к нему, и еще раз сглотнул, хватая ртом воздух. Он чуть отодвинулся, глядя на девушку, и встретил ее сочувственную улыбку.
– Мне нужно было остаться там и попытаться спасти моих близких.
В его словах звучало мучительное желание, чтобы их опровергли.
– Когда огонь обретает силу, никакое оружие смертных не способно его сокрушить, – тихо проговорил Ивейн за спиной у горюющего ребенка. – Ты правильно сделал, что вырвался из горящего дома, ты молодец.
Мальчик робко повернул залитое слезами лицо к загадочному мужчине, так обыденно говорившему об оружии смертных, словно он обладал знаниями о высших, потусторонних силах. Киэр внутренне посмеялся над нелепой минутной надеждой. Ему просто хотелось, чтобы так оно и было, и потому он поверил тому, чему не должен был верить.
