Проект вызвал одобрение большинства членов совета. Чтобы обеспечить начало предприятия, был утвержден дополнительный бюджет, возродили почивший туристический центр, в который Макса пригласили на работу в качестве консультанта.
Месяц спустя в прессе появились первые рекламные статьи. По обочинам дорог, ведущих в порт, на гигантских щитах красовался грозный силуэт «Саратова».
* * *
Макс не чувствовал никаких последствий переломов. У него даже создалось впечатление, что он может теперь ходить быстрее и дольше, словно стержни, вставленные в голени, укрепляли его ноги.
Вернувшись из больницы после короткого курса реабилитации, он собрал свои скудные пожитки и был уже готов отправиться на улицу Бланш. В этот момент Жиль увлек его за собой на кухню подальше от Пиу.
— Не бросай нас, — сказал он. — Я так боюсь, что у Пиу случится рецидив. Только с твоим появлением она снова начала жить.
Она и в самом деле обрела прежнюю фигуру, ее щеки порозовели, груди выдались за край лифа. Макс думал об утренних омовениях, о шаловливых прикосновениях Пиу, которые день ото дня становились все более дерзкими. Вначале она довольствовалась тем, что собирала извергнутое семя в свои ладони. Потом был придуман новый персонаж, некая людоедка, которая прогоняла волков, покусывала поникшего Петрушку и утоляла жажду из его фонтана.
Макс пообещал Жилю ежедневно навещать их.
Вскоре завертелся туристический проект. Макс посвящал ему все дни. Время от времени, возвращаясь к себе, он доставал том из книжного шкафа. На форзаце трепыхалось слово с перерезанной глоткой. Другие слова превращались в своих столбцах в мумии и рассыпались в прах.
Макс сделался чужаком среди словарей. Слова давали ему понять, что его общество им неприятно. При его приближении они застывали на бумаге, притворялись спящими или агонизирующими. Лишь небольшая группа сирых и безликих слов оставалась ему верна, они лизали его руки, когда он переворачивал страницы.
Макс резким движением захлопнул книгу и поставил ее на полку. У него нет времени для реванша. Как и в другие вечера, верный своему обещанию, он должен отправляться на улицу Салин, чтобы оставаться там до тех пор, пока Пиу не начнет зевать.
* * *
Только через три дня после открытия прибывают первые автобусы с посетителями. Ларьки, наспех построенные вокруг «Саратова» на причале, предлагают незамысловатую еду и напитки. Их украсили флажками, электрическими гирляндами и бумажными фонариками, чтобы придать им праздничный вид, но эта импровизированная ярмарка не гармонирует с величественностью большой подводной лодки.
Близость верфей портит пейзаж. Трехметровый забор прячет от взгляда груды искореженного металла, не спасая, впрочем, от грохота, производимого сварочными и штамповочными работами. Клиенты никогда не засиживаются за столиками подолгу.
Приставленный к жарке оладий, Жиль обливается потом в продымленном пекле. Запах масла и топленого жира вызывает у него тошноту. Он утешается, глядя на Пиу, которая продает входные билеты и почтовые открытки под сенью своей будки, расположенной перед сходнями. Она часто пересекает разделяющее их пространство и берет пакетик с оладьями, которые проглатывает тут же, пока они еще шипят. Она все продолжает округляться, в то время как Жиль тает на глазах, задыхаясь в парах жира.
Чуть поодаль — ларек с мороженым, несколько столиков с зонтиками, стулья. Там можно увидеть пошатывающегося Тона, который неловко передвигается с подносом, нагруженным тутти-фрутти или дам бланш. С тех пор как было объявлено о банкротстве Гулетты, он снова начал пить по-черному, и всякий раз лишь чудо помогает ему благополучно поставить креманку перед клиентом.
Буффало стоит перед сходнями. В его обязанности входит просить курильщиков затушить сигарету, не позволять детям проскальзывать за охранительные веревки, помогать старикам добираться целыми и невредимыми до люка.
Что касается Пеле, то к клиентуре его подпускать не решились. Он появляется только с уходом последних посетителей, чтобы приступить с ведром и шваброй к штурму коридоров.
Проект «Саратов» обеспечивает работой десятки бездельников, освобождая от них на время социальную службу. Ветер надежды веет над кварталами порта.
Сиум, свободно говорящий на шести языках, был назначен гидом. Он смастерил искусные макеты, имитирующие радары, гидролокаторы и различные приборы, которых недоставало в центральном посту. Это бутафорское снаряжение отлично мигает и издает целую серию пронзительных звуков, воскрешая в памяти атмосферу луна-парка.
Водонепроницаемые переборки украшены фотографиями старых подводных судов, морских торпедных атак, кораблекрушений. Проходя по экспозиции, посетители непрерывно убеждаются в крайней бесчеловечности подводных лодок.
В больших залах на специальных подставках демонстрируется разный хлам вроде уменьшенных моделей, морских карт, отдельных приборов, запыленной военной формы. Поскольку эти вещи не защищены стеклами витрин, частенько приходится гоняться за каким-нибудь ребенком, норовящим стащить фуражку или обломок торпеды.
Особенно привлекает внимание перископ. Выстаивают очередь, чтобы приникнуть к нему глазами, повернуть вокруг оси и вдруг увидеть крупным планом порт с его разрушенными фасадами и грязные сваи в основании эстакады. За градуированной шкалой оптического прицела иногда появляется распахнутое окно, открывающее спящую пару.
Посещение заканчивается осмотром торпедного отсека по левому борту. Сиум запускает пустые подъемники и объясняет действие механизма заряжания и стрельбы.
Иногда люди останавливаются перед дверью по правому борту и спрашивают:
— А там что находится?
— Ничего интересного, — отвечает Сиум. — Там раньше хранили спасательные жилеты.
Однажды он, сам того не ведая, нарвался на старого подводника с «Kriegsmarine».
— Да ну! Вы меня за дурака держите? Спасательные жилеты! Torpedozimmer[9], ja!
С тех пор Сиум ограничивается ответом, что дверь задраена, и больше он на этот счет ничего не знает.
* * *
После ареста имущества «Медузы» пришлось искать жилье для оказавшихся на улице пансионеров. Тон переехал в двухкомнатную квартиру в полуподвале бывшего молочного магазина. Из-за того, что стены до потолка выложены плиткой, в каморке веет холодком морга. В узком окне, расположенном на уровне тротуара, мелькают ноги прохожих.
Оставленная на свободе до решения суда Гулетта целые дни проводит, скрючившись под одеялами. Она поднимается только для того, чтобы приготовить ужин. Большую часть времени ее взгляд прикован к прямоугольнику света, откуда слышатся гулкие звуки шагов.
Болтающиеся, свободные штанины проносятся вихрем, точно их гонит ветер. Другие, менее стремительные, жгутом закручиваются над драными ботинками. Ноги женщин всегда словно сомневаются, делать ли им следующий шаг, — сошедшись, они как будто замирают на миг в нерешительности.
