Книга Портрет незнакомого мужчины - Елена Мищенко

– Зис из херня, – легкомысленно ответила она.

Меня не очень удивило ее глубокое знание русской ненормативной лексики. Я подумал, что у нее и у Маргарет были хорошие учителя. Меня даже не удивило четко произнесенная буква «р» в слове «херня», так как сестра была индуской, а в хинди буква «р» произносится твердо. Я помнил индуские памятники архитектуры, например Парашуранишвара. Меня только смутило очень легкомысленное, я бы даже сказал – панибратское отношение ко мне и к моему здоровью. Будучи полон сомнениями, я опять ей задал тот же вопрос и опять услышал в ответ: «Итс херня!», то-есть мягко говоря – это ерунда. Это уже немного успокаивало.

После ее ухода ко мне явился молодой медик, сообщил, что он гастроэнтеролог, что он предлагает мне сделать два теста, но так как они оба проводятся под наркозом, то он будет делать мне их сегодня и завтра. Я его поблагодарил, сказал, что посоветуюсь с врачом (с каким – я понятия не имел) и тут же увидел, что в дверях стоит еще один молодой человек и ожидает с нетерпением. Как только ушел гастроэнтеролог, этот молодой человек подошел ко мне, сообщил, что он уролог и что он решил сделать мне тест сегодня же. Я его тоже поблагодарил и как только от него отвязался, увидел еще одного претендента на мое драгоценное (скорее дорогостоящее) здоровье. От его услуг я сразу отказался, сославшись на тесты, и тут появилась новая очаровательная nurse. Она пришла с очередной дозой нитроглицерина в двух ипостасях – пилюлях и мази и с уколом морфина. Я отказался от этих благ наотрез.

– Но почему, это же вам доктор приписал.

– А в каком отделении я нахожусь?

– В кардиологии.

– А кто эти молодые доктора, которые меня осаждали до этого?

– Это наши residents (аспиранты). Очень грамотные специалисты.

– Да, и очень многообещающие. Теперь мне многое ясно. Так вот что, милая моя спасительница, эти лекарства не имеют к моим болям никакого отношения, – я пошел ва-банк, – так как у меня х-е-р-н-я. Я уже сьел килограмм нитроглицерина и больше есть его не буду.

Девица ушла обескураженной, а я понял, что нужно смываться. Позвонил сыну и попросил за мной приехать. Приехавшая Леночка начала оформлять мою выписку, а я сбросил с себя всякие трубки и засел подписывать кучу бумаг, в которых говорилось, что отныне я сам отвечаю за свое здоровье и благополучие. В этот момент опять явилась моя nurse с очередным уколом.

Это вышло совсем как у Гашека, когда сосед Швейка по госпиталю, симулирующий глухоту, изнемог от клизм и сообщил врачу, что случилось чудо и он неожиданно заговорил.

Врач сказал: «Выпишите его, только напоследок поставьте ему клистир, чтобы он потом не говорил, что мы плохо его лечили». Мне тоже попытались напоследок всадить укол морфина, но в неравной борьбе мне все-таки удалось отобрать у сестры шприц. На этом окончилась моя больничная эпопея. К этому следует добавить, что через неделю я оказался у своего семейного врача, рассказал ей о своих злоключениях и поинтересовался, что могла иметь в виду сестра, сказавшая мне «Итс херня». Доктор слегка покраснела и объяснила, что на английском действительно есть такая болезнь херня (hernia), или изофагитис – это подьем соляной кислоты в пищеводе.

Да, много странного в американских больницах. Я с удовольствием вспоминал теплую обстановку тесных палат Октябрьской больницы в Киеве. Воистину теплую. Уходя из американской клиники я поинтересовался у медбрата, одетого в теплый свитер и куртку:

– То что вы стремитесь, чтобы средняя температура у больных была 36,6 – это мне понятно, но почему средняя температура палат ночью 14 градусов?

– Так намного здоровее, – юмора он не понял.

– Но зато холод собачий – больные простуживаются.

– Зато гибнут микробы.

Но все это было потом. А пока я находился в Октябрьской больнице, где сестры не такие улыбчивые, как американские, и палаты не такие просторные. Здесь не было ни плазменных телевизоров, ни даже элементарных «КВН» с линзой и «Ленинграда». Здесь была сестра Надя – девушка грубоватая, но зато душевная, и компания очень теплая и общительная. Приехал проведать меня отец и привез мне любимую книгу Гика о пропорциях в архитектуре. Он рассказал мне, что следующим проектом у меня уже будет настоящее здание – усадебный жилой дом, и по этому поводу вручил мне альбомчик, карандаши и каталог жилых домов.

– Нечего просто так валяться. Попробуй пока поэскизировать. Здесь я вложил пару своих набросков на эту тему. Может они тебе пригодятся. У нас все было бы в порядке, если бы не твоя операция и мамино давление. Оно уже доходит до двухсот, и я договорился положить ее на недельку в стационар при четвертом управлении – у них сейчас открылся филиал на Пушкинской. Но это очевидно после твоей выписки – она очень хочет тебя увидеть и накормить настоящим домашним обедом.

Насчет все в порядке он несколько преувеличивал. После травли, связанной с кампанией по разоблачению космополитов, он сильно осунулся и стал немного замкнутым. Его восстановили во всех его должностях и званиях, но вся эта кампания наложила определенный отпечаток на его дальнейшие беседы с коллегами и знакомыми. Тем более, что в 1952 году обстановка опять начала накаляться.