Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 64
* * *
О смерти Высоцкого Даниэль узнал слишком поздно. В те дни он снимался во Франции, где-то в глухомани, у Клода Лелюша в фильме «Les uns et les autres». Ольбрыхского просто не смогли отыскать, как ни старались, — качество и возможности связи были еще далеко не те, что ныне.
Кончину Владимира, вернее «девятины», зарубежные друзья и родственники Высоцкого решили отметить в Париже в мастерской художника Михаила Шемякина. После обедни в церкви Марина Влади с сестрами, Даниэль с Сюзанной, музыкант Костя Казанский отправились к Шемякину, в старый, огромный парижский дом напротив Лувра.
Согласно обычаям, стол был заставлен любимыми кушаньями усопшего. Селедка, лосось, икра, свежие огурцы — все из лучших армянских магазинов Парижа. На горячее — отменный украинский борщ и бефстроганов с гречневой кашей. Ну и, разумеется, водочка в запотевших графинчиках. Посредине стола хозяева поставили пустой прибор, при столе — стул. На стене висела гитара и большая фотография Высоцкого.
Ольбрыхский рассказывал: «Стараясь, чтобы не оставались порожними рюмки, вспоминали лишь наши с Володей забавные происшествия, потому что печали за столом он, боже сохрани, не переносил. Мы не плакали, потому что раньше все выплакали в церкви, где одетый в черное, опохмелившийся — тут я его понимаю — Шемякин рыдал в голос, чем не нарушал церемонию, так как еще громче звучали прекрасные григорианские хоры. Впрочем, каждый из нас время от времени всхлипывал потихоньку…»
Даниэль обещал Влади, что обязательно приедет в Москву на сорок дней памяти Высоцкого.
Но кто мог предположить, в том числе Ольбрыхский, что в Польше к осени 1980-го так все переменится, и все местные оппозиционеры, хоть как-то связанные с лидером «Солидарности» Лехом Валенсой, окажутся «нежелательными элементами» для Советского Союза, «невъездными».
— Януш, мне нужно в Москву, — взмолился Даниэль, — именно там будут поминки по Володе Высоцкому. И я должен там быть, понимаешь?!.
Молодой директор компании «Фильм Польски», умный, интеллигентный чиновник, вскочил:
— Ты спятил, что ли? Меня же с работы снимут! Куда хочешь, в любую страну, только не в СССР! Не мог ты выбрать чего-нибудь полегче? Какой-нибудь Гонконг, Тайвань, Южную Америку — все это можно устроить запросто. А ты — в Москву… Ты же антикоммунист, враг социализма. Будут большие проблемы…
Словом, все, как в песне:
Открыто всё — но мне туда не надо!
— Подскажи, что делать. Я Марине Влади обещал быть! Мне всего на одну ночь! Выручай!
Сердце чиновника дрогнуло:
— Нужен веский предлог… Допустим, ты едешь на встречу со знаменитым советским режиссером договариваться о будущих съемках с обязательным участием польской стороны. Пани Ядзя, — обратился он к секретарше, — пишите… Понимаешь, мы должны щегольнуть важной, знаменитой фамилией, чтобы выглядело все так, будто у тебя запланирована встреча с кем-то из уважаемых Москвой вип-персон.
— Никита Михалков! — сразу назвал имя Ольбрыхский.
— Да нет, молод еще.
— Швейцер?
— No.
— Сергей Бондарчук?
— Вот! Этот подходит. Ты к нему едешь обсуждать свою будущую роль.
— Какую роль?
— Да хоть Тараса Бульбы! Тот же ляхов ненавидел, терпеть не мог! Вот такая вот идея! — и он показал Даниэлю большой палец.
Через пару часов был сооружен загранпаспорт, а в бухгалтерии «Фильм Польски» Ольбрыхскому даже выдали суточные на полдня или на ночь.
Когда самолет приземлился в Шереметьево, в сумерках Даниэль увидел Севу Абдулова, Колю Тамразова, кого-то еще из знакомых… Двинулся было в их сторону, но друзья стали подавать гостю знаки, что его еще кто-то встречает…
Навстречу Ольбрыхскому шел симпатичный, вполне прилично одетый мужчина. Даниэль сразу понял, что этот уж никак не меньше, чем в звании майора. Он подошел, пожал «гостю столицы» руку и сказал: «Знаю, зачем вы приехали. Я вас отвезу на Малую Грузинскую. А завтра утром провожу в аэропорт. Договорились?».
Даниэль лишь молча кивнул. И его тотчас провели через таможенный контроль.
В квартире Высоцкого, уже за столом, Ольбрыхский успел заметить родные лица: Марина, Белла Ахмадулина, Станислав Говорухин, Алла Демидова, Сергей Юрский, Веня Смехов, Сева Абдулов, Евтушенко, Окуджава, Никита Михалков… Напротив, вспоминал Даниэль, сидела какая-то девушка, вся мокрая от слез. «Кто это?» — тихо спросил я. — «Та самая Люся, телефонистка с международной станции, которая разыскивала Высоцкому Марину по всему свету. Помнишь «07»? Ну, «Здравствуй, это я!»?
Конечно, во время застолья разговор шел исключительно о Володе. Но когда Даниэль и Говорухин уединились на кухне, Станислав спросил:
— Ну, а там у вас что?
Ольбрыхский гордо воскликнул:
— Мы победили!
Потом стал рассказывать:
— Мне позвонил в Париж Анджей Вайда. Сказал: «Немедленно приезжай!». На следующий день я прилетел в Варшаву. «Иди на стадион, — скомандовал Вайда, — там еще сидят рабочие». «Что я должен делать?» — спросил я. — «Развлекать их!».
— Да ну, — махнул рукой Говорухин, — пустых, бессмысленных развлечений не бывает… В конце концов, это и есть одна из главных обязанностей артиста, то бишь шута. Наряду, конечно, с еще более важной обязанностью — говорить королям правду…
Поздней ночью Ольбрыхский с Влади поехали на Ваганьковское кладбище и увидели те самые гигантские костры из поломанных гитар… А утром «майор», как и обещал, приехал на Малую Грузинскую, 28 и отвез Даниэля в аэропорт прямо к трапу самолета, следующего рейсом «Москва — Варшава».
* * *
Когда режиссера Никиту Михалкова однажды спросили, каким ему представляется образ Даниэля Ольбрыхского, он молниеносно ответил: «Вижу море. Пляж. По белому песку идет абсолютно обнаженный Даниэль. На его босых ногах позвякивают шпоры…»
Впечатляющий образ, не правда ли?
Как в юности, так и в зрелые годы Ольбрыхский оставался бунтарем, которого побаивались лишний раз зацепить. Он по-прежнему оставался ярым сторонником «Солидарности», принимал участие во многих протестных акциях, был помощником Леха Валенсы.
В 1981 году Даниэль выступил ведущим на фестивале запрещенных песен, который организовала «Солидарность» в Гданьске. В нем участвовали барды со всей Польши. «К сожалению, — вспоминал Ольбрыхский, — приз получила далеко не лучшая песенка, сыгравшая на примитивных политических инстинктах: «А заднице, повернутой к Польше, особенно красной, стоит дать хорошего пинка…»
Заканчивать фестиваль на этой ноте Даниэлю не хотелось. Он вышел на сцену и сказал: «Поскольку у нас тут господствует демократия, то я, как ведущий, вовсе не обязан соглашаться с общим мнением публики. Несомненно, некоторые из выступлений бардов действительно оригинальны. Но родословную свою они ведут от замечательных российских поэтов. Прежде всего — Булата Окуджавы, а в последнее время все чаще — от Владимира Высоцкого. Он, к сожалению, недавно скончался, но песни его в Польше становятся все более и более популярны. Думаю, если б Высоцкий был жив и сумел бы получить визу в Польшу, его выступление украсило бы наш фестиваль. Мертвый визу уже не попросит. Но давайте мы с вами ему предоставим духовную визу! Пускай в этом зале на прощание прозвучит его песня».
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 64
