– Ты о чем, Рут? О каких сплетнях речь?
– Маловато времени отдаешь общению с народом, подруга.
– Кроме шуток, Рут. Что за сплетни?
Рут устало покачала головой, ладонью убрала волосы с глаз.
– О том, что я лесбиянка. Точнее, стала лесбиянкой. Как по-твоему, разница есть?
– Лесбиянка? – эхом отозвалась я, в полнейшем изумлении. Обвинение было смехотворно, но мне было не до смеха. – Лесбиянка, – повторила я тихо. Осмысляя.
Рут вздохнула:
– Возможно, так оно и есть. Не знаешь, лакмусовая бумажка для лесбиянок существует? Признаться, меня не отталкивает мысль о двух женщинах в постели. Правда, стричься «под ноль» я как-то не стремлюсь, хотя от юбок запросто отказалась бы. У меня даже имя какое-то… мужеподобное, верно? Рут. Коротко и грубо.
– Хватит. Это не смешно. Нечего строить из себя хамку.
– Знаю, что не смешно. Риду тоже совсем не смешно. Но что мне прикажешь делать? Отрицать? Только подолью масла в огонь. Оно того не стоит. И вообще – кого это трогает? – Она пожала плечами. – Pas moi[29].
– Да кому пришла в голову эта нелепая и злобная чушь? – Я мысленно перебирала имена вероятных предателей среди наших знакомых. – Рослин? Неужели Рослин?
Рут водила пальцем по губам.
– Боюсь, Рослин само явление неведомо. Она купается в тестостероне. – Рут вздохнула: – Бедняжка Рослин. Нет-нет, это не она. Я ведь тебе сто лет назад сказала, что Рослин совершенно безобидна. Это Пози Колдуэлл со своей теннисной шайкой. Они каждый четверг видят меня с Наоми, когда привозят дочерей на уроки верховой езды.
– Я их знаю. Они… как бы это… откровенно опасны.
Рут улыбнулась:
– Лично я предпочитаю быть сомнительной, но не опасной.
Какое-то время мы молчали. Я вспоминала перешептывания многолетней давности, в лагере «Киавасси», – о том, что Рут Слоун проводит там все лето, поскольку родители ее не любят и с радостью отправляют куда-нибудь далеко и надолго.
– Знаешь, а моя соседка по комнате в общежитии колледжа стала активной лесбиянкой. Как-то на каникулах побрила лицо. Помню, все совала мне деньги, если я убирала ее одежду с пола.
– Подумать только, какая память, – искренне восхитилась Рут. – Ни одна мелочь не выпадает.
– На Рождество я получала от нее открытки с одним и тем же вопросом: когда же я ее «признаю». А я все никак не могла сообразить, чего она хочет.
– Вчера вечером у нас в группе читали лекцию, – вдруг сказала Рут. – Докладчик – консультантша женщин, которые обнаружили свою нетрадиционную ориентацию уже после того, как вышли замуж и родили детей. – Она вернула мне смятое подтверждение моего литературного успеха. – А я как раз эту встречу пропустила.
До меня медленно, но доходило… Несчетные часы, дни, годы мы с Рут проводили вместе. Вдвоем.
– Выходит, слухи и меня касаются, – ошеломленно протянула я. – Как сексуального партнера. Обычная история – герой сплетен узнает последним. – Я хлопнула Рут по плечу, добавив как можно беспечнее: – Не переживай. Разберемся.
– Что ты, Прил! – в свою очередь поразилась Рут. – Они связывают меня совсем не с тобой. Нет-нет, не с тобой. Речь о Наоми.
Со стороны парка донесся детский голос, тонкий, жалобный, полный надежды:
– Осси!
Так мне, во всяком случае, показалось. С ударением на втором слоге.
– Осей! – эхом отозвался мужской голос. Отец?
– Собаку потеряли, – заметила Рут.
Я промолчала – окаменевшая, потрясенная во второй раз за день до потери речи. Онемевшая не от брезгливости, оскорбления или обиды за несправедливое обвинение подруги, но от горечи разочарования, от острой душевной боли. Меня ранили в самое сердце, связав Рут с Наоми. Не со мной.
Глава седьмая
– Можно ли назвать обращение мистера Кэмпбелла с женой в каком-нибудь смысле плохим или жестоким, миссис Хендерсон?
– Разумеется, нет!
Услышав ответ, Рид расплылся в ухмылке, словно я, сама того не желая, одарила его непомерным комплиментом.
«Что вы имеете в виду под жестоким или плохим обращением?»
Я могла бы задать обвинителю этот вопрос, но он был излишним. Мы обе, Рут и я, были свидетелями подобной жестокости.
В тот год, когда Бетти исполнилось одиннадцать, Джею четырнадцать, а мне тридцать девять, Берк бросил Рослин. Долгие годы, утро за утром, Берк уезжал из дома, оставляя Рослин в молитвах, чтобы Всевышний не выбрал этот день для фатального препятствия на его жизненном пути. Кто может судить, какой выход стал бы счастливее?
Я провожала его взглядом, следила, как он укладывает в багажник одеяло, готовясь к очередным охотничьим выходным – очередной «презентации на природе», как мне думалось. Я не на шутку завидовала одиночеству, ожидающему Рослин. Стояла ранняя осень, деревья в парке еще в листве, но уже устало-зелены, широкие листья магнолии в саду Лоуренсов под сентябрьской пылью утратили сочный блеск. Со своего крыльца я любовалась своеобразной нагой красотой нашей лужайки. Не так давно на выходных мы залили наши дворы химикатами, чтобы подготовиться к новому севу. «Нокаут для паразитов», – острил Рид, цепляя вместе со Скотти хирургические маски на лица. «Радость природы!» – объявила в ответ Рут. Ко времени ухода Берка изумрудные росточки уже пробились из земли, отважно проклюнувшись сквозь утрамбованный слой сухой травы.
Прошла почти неделя, прежде чем Рослин поделилась с нами; прежде чем, наверное, позволила самой себе допустить реальность случившегося. Разогнав любопытничающих детей из кухни Рослин, мы пили кофе и слушали ее бесцветный, неловкий рассказ. Под глазами у нее залегли тени бессонных ночей и долгих слез.
Рут предложила действовать:
– Ты должна нанять адвоката, Рослин, и немедленно.
– Адвоката? – Рослин помотала головой. – Зачем? Берку всего лишь нужно время, капелька «свободного пространства».
– Куда он ушел? – спросила я. – Где собирается жить?
– Не знаю, – призналась Рослин. – Что-нибудь снимет. – Она сорвала одинокий заусенец с безукоризненных в остальном ногтей. – Разница, в общем-то, невелика, правда? Его ведь и так постоянно не бывало дома, правда?
– Послушай меня, Рослин, – сказала Рут. – Найми частного детектива, ухвати Берка за задницу и вытряси из него за измену все до последнего пенни.
Рослин пришла в ужас:
– Что ты, Рут! У Берка кризис среднего возраста, не более того. Его потянуло на перемены. Это временно. Мальчики выросли – учатся, работают. Берк был на одном и том же месте двадцать четыре…