Малыш не убежал, а как-то важно, степенно и торжественно отошел от нас, словно отплыл в сторону, к своей песочнице. Как маленький корабль, снабженный новым парусом и подхваченный свежим ветром. Мамы закурили очередные сигареты, продолжая трещать. А мы, не сговариваясь, встали со скамейки и пошли прочь. Крест теперь покоился во внутреннем кармане у Алексея.
— Ну что скажете? — произнес я. — Думаю, из-за этого сокровища тетушку и укокошили. Тут одних бриллиантов на полтора миллиона у.е. Не только племянница, родной сын зарежет. Как дважды два пять.
— Какой же ты, Саша, меркантильный и циничный, — вздохнула Маша. — Правильно, что я тебя бросила.
— Это еще надо поглядеть, кто кого бросил, — заспорил тут же я. — Когда я стоял возле ЗАГСа и ждал тебя, то только потому, что хотел тебе сообщить, что между нами все кончено. Я даже там записку оставил, под камнем.
— Все ложь, — парировала Маша. — А кто мне потом названивал целыми сутками?
— Это не я. Я в это время загорал в Ялте и развлекался с незалежными дивчинами.
— Прекратите, — урезонил нас Алексей. — Давайте серьезно. Я знаю, откуда этот крест.
— Говори, — произнесли мы вместе с Машей.
— Судя по всем описаниям, он из усыпальницы Даниила Московского. Он исчез вместе со святыми мощами, насколько я теперь понимаю. Иначе и быть не могло, ведь крест покоился на груди князя. К нему он перешел от Александра Невского, а тот принял его от своего отца, Ярослава. Сам же крест был прислан из Византии в дар еще Владимиру Мономаху и принадлежал его старшей сестре Анне, постриженной после в Киевском Андреевском монастыре в монахини.
Я ведь сам из Киева и знаю историю этой реликвии. Анна заповедала крест сыну Мономаха Мстиславу. Потом его обладателем был Юрий Долгорукий. И так — по цепочке. Когда Андрей Боголюбский уходил из Киева на княжение в Суздаль, с ним был этот царственный византийский крест — символ самодержной власти. Не потому ли он и был провозглашен великим князем, а Суздальская земля и Владимир стали центрами Святой Руси? И не потому ли он был позже убит тайными хазарянами Кучковичами? Не только чтобы ликвидировать могущественного православного государя, но и поживиться. Такую цель исключать нельзя. Ведь одно другому у выкрестов не помеха. Но они просчитались. Андрей Боголюбский, видимо, предчувствуя свою гибель, передал крест младшему брату Всеволоду.
— Это который Большое Гнездо? — спросила Маша, желая блеснуть своей эрудицией и показать, что не напрасно два года ходила на мои лекции по истории в колледже. Лучше бы ходила в какое-нибудь другое место, хоть на дискотеку, чтобы не попадалась мне на глаза и не разбивала сердце.
— Тот самый, — кивнул Алексей. — Всеволод казнил всех главных злодеев, убийц брата. Кучковичей велел зашить в короб и бросить в воду. Их тела, по преданию, и поныне плавают в том озере, а воду из него пить нельзя, сероводородом пропиталась. В конце концов, крест стал достоянием не только князя Даниила, но и всего Московского царства. Об этой реликвии известно меньше, чем, скажем, о державном скипетре или шапке Мономаха. Но это вовсе не умаляет его чудотворных достоинств.
— И ценности, — добавил я, продолжая гнуть свою линию. — Ведь охотятся явно за этим крестом. Для тех, кто убил тетушку, для этих новых Кучковичей, реликвия, скорее всего, не представляет никакого интереса. Им бы выковырять стамеской камешки, а золото отдать в переплавку.
— Как знать, как знать, — задумчиво повторил Алексей. — Может быть, тут сошлись совершенно разные и противоположные интересы. Но теперь совершенно ясно, что эти две женщины-паломницы из Оптиной пустыни имели какое-то непосредственное отношение к святым мощам Даниила Московского.
— Сундучок! — воскликнула вдруг Маша. — Почему они его так бережно охраняли? А у меня его даже Лев Толстой требовал. Это вам ни о чем не говорит?
— Говорит, — согласился Алексей. — Я и сам о том думал. Возможно, именно они были последними хранителями останков святого князя. Но тогда нам просто необходимо разыскать эту Ухтомскую О. Д.
— О. Д., — повторил я. — Звучит как Орлеанская дева.
И тут вдруг мне показалось, что в толпе, на другой стороне улицы, мелькнул высокий старик с длинной бородой и в черной шляпе.
Мелькнул — и тотчас исчез. Я поглядел на Алексея.
— Я тоже видел, — шепотом произнес он.
Сквозь время — в вечность
…В глубокой тревоге и задумчивости ехал великий державный князь Иоанн III Васильевич в окрестностях Москвы; миновал уже со своею свитою небольшое сельцо Даниловское, где за двести лет пришел в тихое запустение древний монастырь — та обитель, воздвигнутая его святым предком. И сама могила благоверного князя Даниила была уже в полном небрежении, без ограды, одна лишь плита каменная. А думы Иоанна III терзали тяжкие, он и не заметил, как отстал от великокняжеской свиты отрок Силуан Новоторжский, сокольничий его. Душевные сомнения и смятение вызвало то, что накануне он принимал ханских послов из Большой Орды, коим девять лет не платил дани, а теперь взял от них басму, бросил в гневе на землю и растоптал ногами. Велел всех послов умертвить, кроме одного, которого отправил назад к хану Ахмету, дабы сказал тому, что и с ним также поступит, как с его басмою, ежели не оставит в покое русские земли! Да и то сказать, что били ордынцев еще сто лет назад, на Куликовом поле…
А вот теперь вдруг мучения одолели: правильно ли поступил? Наступило ли для Русской земли время полного освобождения от ига татарского? Не бедою ли все это кровавой обернется для народа его? Слышно, что уже собрал хан Ахмат войско и двигается на Русь. Торопиться и ему надо. Силы уж собраны, стоят на берегу Угры. Но не разумнее ли отступить на поля Боровские, уклониться от прямой брани? Страшно потерять всю рать в сечи. Оробело сердце. А старец Вассиан, достойный брат преподобного Иосифа Волоколамского, и митрополит Геронтий, и архиепископ Ростовский — все настойчиво советуют крепко стоять за веру и отечество, не страшиться Ахмата, не та уже Большая Орда, распалась и на Ногайскую, и на Крымскую, и на Казанскую, и на Астраханскую.
Старец Вассиан так и сказал ему вчера утром:
— Ахмат губит христианство, грозит тебе и отечеству, ты же пред ним уклоняешься, молишь о мире и шлешь к нему послов, а нечестивый дышит гневом и презирает твое моление. Повергнешь ли щиты, обратишься ли в бегство? И куда бежать? Где воцаришься, погубив данное тебе Богом стадо? Смертным ли бояться смерти? Судьбы Божии неизбежны. Отложи страх и возмогай о Господе в державе крепости Его! Господь мертвит и живит, он даст силу твоим воинам. Поревнуй предкам своим: они не только землю Русскую хранили, но и многие иные страны покоряли. Вспомни Игоря, Святослава, Владимира, Даниила Московского, прадеда своего, великого Димитрия Донского, побившего Мамая. По какому святому закону ты, государь православный, обязан уважать сего злочестивого самозванца Ахмата, который силою поработил наших отцов за их малодушие и воцарился, не будучи ни царем, ни племени царского. То было действием гнева небесного; но Бог есть Отец чадолюбивый: наказует и милует. Древле потопил Фараона и спас Израиль — спасет и народ твой, и тебя, когда покаянием очистишь свое сердце, ибо ты человек и грешен…
