Песня соответствовала душевному настрою молодой красавицы и, видимо, растрогала ее.
— Благодарю вас за истинно прекрасную песню, — проговорила она, обращаясь к певицам. — Идите за мной, я хочу подарить вам всем что-нибудь на память обо мне.
Певицы последовали за Джиованною, и последней показалось, будто одна из них сделала ей какой-то таинственный знак. Но, обратив на девочку взгляд, полный удивления, она встретила на лице ее спокойную улыбку.
Проводив певиц в свою комнату, девушка выбрала из ящичка с драгоценностями три перстня, которые и подарила им. Эта неожиданная щедрость красавицы привела их в восторг. Почтительно поцеловав руку Джиованны, они вышли из комнаты, повторяя ей искренние пожелания счастья.
Переступив порог, младшая из певиц уронила свой перстень и бросилась искать его.
— Да вот он, Беатриче, — сказала Джиованна, показывая на подкатившийся к ее ногам перстень.
— Вижу, но мне нужен был предлог, чтобы остаться с вами, — ответила девочка, поглядывая на дверь с тревогой.
— Что ж тебе надо, милая? — спросила Джиованна.
— Не сердитесь, синьорина! — сказала Беатриче, сложив с любовью руки. — Я, право, не хочу ничем оскорбить вас… Но он так несчастен.
— Несчастен! — повторила красавица с замиранием сердца. — О, как ты говоришь? Я и не ожидала, чтобы ты, в твои годы, с таким невинным личиком, могла бы взять на себя поручение, которого я не могу одобрить, — добавила она, повысив голос.
— О, что я взялась исполнить! Вы рассердились на меня? Не будете больше любить меня?! Возьмите же обратно прекрасный подарок… Я не стою его… Возьмите и позвольте мне уйти сейчас от вас! Мне совестно того, что я сказала вам.
Джиованна пожала ласково руки девочки.
— Не плачь, Беатриче! Я ведь только расспрашиваю тебя, неразумная девочка, но вовсе не браню, — сказала она.
— А я так испугалась! — отозвалась малютка. — Но вы должны простить меня: я сирота, воспитанная родными моего молочного брата.
— А как зовут твоего молочного брата?
— Валериано Сиани, прекрасная синьорина!
— Валериано! — воскликнула радостно Джиованна. — О, ты видела его, между тем как я… Я позабыта им!.. А верила любви его!.. Да разве он, патриций, может на самом деле любить дочь негоцианта? Ах, как же я была глупа и легковерна!
Но Беатриче успела успокоиться и проговорила спокойно и серьезно.
— Вы не имеете права обвинять моего молочного брата, синьорина: Валериано дожидается вас в саду, не смея войти в дом, так как он не приглашен. Не забудьте, что он рискует своею жизнью из-за свидания с вами!
— Не смею тебе верить, — сказала Джиованна, сияя от восторга, — но не могу и думать, чтобы ты меня обманывала. Ты так молода и взгляд у тебя такой прямой и ясный… Но все же мне хотелось бы получить от тебя доказательство того, что ты говоришь правду.
— Вот вам и доказательство, — сказала Беатриче, подавая Джиованне сломанную золотую серьгу, украшенную крупной жемчужиной. — Вы сами отдали эту вещь Сиани накануне его отъезда в Византию. Ну а теперь я уйду!
Видя, что Джиованна желает расспросить ее еще подробнее, девочка убежала, не закончив фразы.
Оставшись одна, прекрасная венецианка не стала колебаться: отворив потайную дверь, скрытую занавесью, она сошла с сильно бьющимся сердцем в сад, в котором царила полная тишина. Не видя никого, Джиованна потеряла как-то сразу надежду встретить Сиани. Она впала в какое-то лихорадочное состояние, и ей стало казаться, что ей просто приснилась вся эта сцена с Беатриче. Пройдя неровными шагами финиковую аллею, она дошла до мраморной чаши, омочила свой пылающий лоб холодной водой и села на небольшую дерновую скамью, скрытую под высокими тенистыми деревьями. Желая привести в ясность расстроенные мысли, она от утомления закрыла глаза и попыталась вызвать в памяти заветный и дорогой ей образ, который постоянно являлся ей во сне. Но как ни погружалась девушка в свои сладкие думы, а в ушах ее звучало помимо воли пропетое ей незадолго веселое аллегро, и по устам ее проскользнула улыбка.
Но она тем не менее жестоко ошиблась, если воображала, что находится одна среди цветов и зелени неподвижного сада. Валериано Сиани ждал ее с нетерпением, он уже не заботился о том, что кто-нибудь мог заметить, как он пробирался в сад, но ломал только голову над вопросами: придет ли Джиованна на зов? Не забыла ли она свои прежние чувства? Хватит ли у нее мужества вынести гнев отца?.. Все эти вопросы вызывали в уме его страшные мучения.
Окружавший его мрак казался еще более непроглядным оттого, что дом сиял огнями, а Сиани приютился за густым боскетом во избежание какой-нибудь неожиданной встречи.
В это время мимо него пролетел один из тех ярких светлячков, которых так много в жарких странах. За ним мелькнул другой, а потом они начали слетаться уже тысячами, сверкая точно звездочки в глубокой темноте.
Сиани невольно залюбовался этими красивыми созданиями, считая появление их в таком большом количестве добрым предзнаменованием. Эта мысль ободрила его больную душу.
«Если небо мне покровительствует, то с какой стати мне бояться людей?» — подумал он и пошел смело вслед за летящими светлячками, направлявшимися к той дерновой скамье, на которой сидела в раздумье Джиованна. Часть из них образовала вокруг ее головки яркую диадему и осветила грустное прелестное лицо молодой девушки.
Увидев это милое дорогое создание, Валериано прижал внезапно руку к сердцу, подавил крик восторга и сказал с упоением:
— Джиованна, дорогая моя, наконец-то я тебя вижу!
Девушка встрепенулась.
— Кто ты, пришедший с целью узнать мою тайну? — спросила она слабым и взволнованным голосом.
Сиани поспешил выступить из кустарника, впиваясь в нее взглядом.
— Это я, Валериано, — отвечал он ей шепотом. — Я тот, кому Бартоломео ди Понте запретил вход к себе! Меня привело желание узнать, помнишь ли ты меня, моя очаровательная, дорогая невеста?
— Как, я вижу тебя? — сказала она с чувством глубокого блаженства. — Я вижу человека, с которым моя мысль не расстается даже в то время, когда сон скрывает от меня действительность? И ты не позабыл меня? Не изменил обету твоей любви ко мне?
Сиани отвечал ей красноречивым взором.
— Но как же ты осмелился пробраться в этот сад? — продолжала она. — Ведь отец давно стал твоим злейшим врагом. Он тебя ненавидит и притом обвиняет тебя в своих несчастьях. Он сказал недавно, что предпочел бы видеть меня в могиле, чем женою посланника, обманутого льстивой речью Комнина… Наконец, и закон запрещает наш брак! Сама судьба, как видишь, против нашей любви! Нам следует расстаться и проститься навеки.
Рыдания заглушили слова молодой девушки.
— Один только Господь может мне запретить любить тебя, Джиованна, — ответил Валериано с пылким воодушевлением. — Я проклинаю мое происхождение, как преграду, стоящую между мною и тобой, я желал бы быть плебеем, чтобы повести тебя свободно к алтарю. Для тебя я хочу быть только Валериано, но никак не Сиани, потому что отец твой ненавидит Сиани. Я не откажусь от тебя и любви твоей, хотя бы мне пришлось покинуть с тобой родину и стать наемником греков или римлян.
