Чувствуя, как по позвоночнику скатилась капелька пота и как пересохло в горле, она продолжала дико озираться вокруг. Ребекка интуитивно поискала глазами какое-нибудь орудие, которым в случае чего можно было бы защититься. За неимением лучшего она взяла острый полосатый зонтик, забытый в квартире кем-то из дружков Карен. Крепко ухватив его, она подкралась к двери в проявочную, резким движением распахнула ее и, тут же лихорадочно нащупав в темноте выключатель на стене, включила свет.
Глазам ее открылось поистине жуткое зрелище. Ванночки с химикатами были опрокинуты с полок. Все вокруг пропиталось растворами и реактивами. В воздухе стояла тошнотворная вонь, выедавшая глаза и ноздри. Растерянно моргая, Ребекка потерянно оглядывалась. Тысячи, тысячи долларов коту под хвост!.. Объективы, увеличитель, фотобумага, термометры, фильтры, лайтметры… Все, что она приобретала годами, отдавая за это последние деньги… Все было уничтожено и разбито… Под ногами на полу хрустело стекло, повсюду валялись разрозненные сломанные детали из нержавейки. Тот, кто натворил это, постарался на совесть. Но ради чего?.. Телевизор с видеомагнитофоном и стереосистема, стоявшие в гостиной, были не тронуты. Как и жемчужная нитка, доставшаяся ей в наследство от бабушки. Ребекка видела ее в своей спальне несколько минут назад.
И тут ее озарило… Взломщику нужна была в этом доме конкретная вещь, и Ребекка поняла, что именно.
Берт Хэндфорд раскрыл ветхий фотоальбомчик и ткнул пальцем в снимок, на котором была изображена маленькая девочка, позировавшая в бальной пачке, стоя на низенькой кирпичной стенке. Головка ее была застенчиво склонена набок.
— Это наша Трейси! — с гордостью произнес Берт.
Репортер из «Маргейт эхо» внимательно всмотрелся в фотографию. Снимок был очень плохого качества, как, впрочем, и многие другие в альбоме. Старик сказал, что в основном сам снимал. Тьфу ты! Лучше бы он жене своей дал попробовать. Во всяком случае, хуже бы не было… Репортер не знал, что и подумать. Уловить сходство между маленькой девочкой, робко улыбающейся в объектив, и красавицей танцовщицей, чьи снимки мелькали на первых полосах всех ведущих газет мира, было очень сложно.
— Постоянно танцевала… Такая неугомонная была… — проговорила Мэйвис. Голос ее дрогнул, а на глаза вновь навернулись слезы.
— Понимаете, — сказал Берт, пытаясь скрыть боль, — мы подумали, что будет правильнее, если мы расскажем, что та Марисса Монтклер — это на самом деле наша дочка Трейси. Чтобы люди знали. Вы могли бы помочь нам в этом? Написать в своей газете, кто она была в действительности?
Берт позвонил в «Маргейт эхо», так как у него не было телефонов других газет. А этой имелся. Пару лет назад они с Мэйвис решили поместить там объявление о продаже буфета, который мать Берта оставила ему в наследство. Газета тогда очень помогла.
Берт с надеждой взглянул на сидевшего перед ним репортера и подумал о том, что мир в последнее время и вправду сильно изменился, раз такую ответственную работу стали доверять совсем молоденьким юношам — мальчишкам, в сущности говоря.
— Вы смогли бы рассказать об этом в вашей газете? — повторил он свою просьбу. — Ведь нам никто ничего не сообщил. Мы сами узнали случайно. Нельзя же так… Мы, конечно, свяжемся с тем господином…
— Сэр Эдвард Венлейк, — буркнул журналист.
— Вот-вот! Но я даже не знаю, где он живет в Америке…
— В Нью-Йорке. Найти будет нетрудно.
— Ага… У Трейси, наверное, были и другие друзья. Мы только одно никак не можем понять. Вот тут написано, что она была богата. Но откуда богатство? Разве она зарабатывала такие деньги в своем клубе?.. Ну, где она танцевала…
— В Лас-Вегасе.
— Точно! — Берт поднял вверх палец.
Журналист стал что-то быстро записывать в своем блокноте, но на лице его отражалось сильное сомнение. Лично ему не удалось подметить ни малейшего сходства между маленькой и худенькой Трейси Хэндфорд, изображенной на старой фотографии в бальной пачке, и Мариссой Монтклер, с ее знаменитыми длинными ногами и глубоким вырезом на роскошной груди… Не иначе как старики решили на этой истории хорошенько подзаработать. В газетах сообщалось, что личное состояние Мариссы превышало два миллиона долларов. Цифра, возможно, была завышена, но не намного… И откуда взялась эта миллионерша? Неужели из этой конуры? Да ну, не смешите людей! Он еще раз оглядел убогую комнатенку, в которой сидел, двух стариков и пришел к окончательному выводу, что явно ошибся дверью. Но профессиональный долг заставлял его отрабатывать каждую версию до конца, невзирая ни на какие сомнения.
— Могу я позаимствовать у вас снимок? — спросил он.
Берт и Мэйвис обеспокоенно переглянулись. Альбом был единственной вещью, которая осталась у них напоминанием о дочери.
— Но вы его вернете, конечно? — пробормотал Берт.
— Разумеется. Мы снимем копию, а в конце недели я лично прослежу за тем, чтобы вам вернули оригинал.
…Уже через полчаса он возвратился в маленькую редакцию «Маргейт эхо».
— Пара выживших из ума стариков, вот мое мнение, — сказал он своему боссу.
— Все равно надо проверить, — заметил тот. — Чем черт не шутит…
— Идиот! Несчастный идиот! — вскричала Анжела Венлейк, с раздражением отшвырнув от себя очередную газету с материалом о Мариссе Монтклер и ее бывшем муже.
Разгоревшийся в Америке скандал с каждым днем затрагивал ее все сильнее, что она считала вопиющей несправедливостью. В конце концов они с Эдвардом расстались одиннадцать лет назад! Так с какой стати, спрашивается, его проблемы должны до сих пор автоматически становиться ее проблемами?!
Но она могла негодовать сколько угодно, а суть дела от этого не менялась. Все газеты, и в особенности бульварные, взахлеб рассказывали своим читателям «семейную историю» Венлейка. Вся его биография была разобрана по косточкам. Его называли «потомком» короля Георга II и родственником первого герцога Саксмундхемского. В Пинкни это, положим, никого особенно не волновало. Половина жителей являлась сторонниками лейбористов, а другая половина состояла из молодых яппи, которые плевать хотели на все титулы, озабоченные лишь зарабатыванием денег. Но Анжела имела в виду другое. Ее задевало за живое, когда она читала про себя в газетах, как про «бывшую леди Венлейк, с которой сэр Эдвард в свое время пожелал развестись», или даже как про «женщину, которую сэр Эдвард бросил»! Просто возмутительно!
— Интересно, о чем он вообще думал… — соглашался с ней Саймон. — Девчонке двадцать лет! С ума сойти! Тут и ежу должно было быть понятно, что это добром не кончится!
— Я не знаю, как буду смотреть в глаза людям на Охотничьем балу. Просто не знаю! А что я теперь скажу Ланкастерам? И Фредди? Ну вот что? Они приезжают уже в конце этой недели… — Анжела пребывала в крайне расстроенных чувствах и рассеянно трепала шерстку своего спаниеля Боффина, который не отходил от нее ни на шаг.
— Ты тут совершенно ни при чем, мама! — горячо возразил Саймон. — Он живет в своей Америке — и прекрасно, а мы здесь! Я советую тебе умыть руки и полностью откреститься от всего. Мы с ним не встречаемся и не общаемся уже много лет. Дженни, конечно… Однако это ее личное дело. Нас с тобой это все не касается.
