Поднялось лицо Ольги, неподвижное, как латунная луна. Она одернула каштановый локон, приоткрыла малокровный рот.
ФРАГМЕНТ 46
Они свернули на Марин-бульвар, вышли на Пуласки.
— Скай Вэй. Небесная дорога. Как можно было назвать таким словом эту этажерку? — Хивук шел по шоссе, ежесекундно меняя линию, не обходя, а просто перешагивая остальные автомобили. Его привычки походили на движения неопознанного объекта в невесомости.
— Я кандидат в мастера спорта по боксу, — сказал Сасси, наблюдая за происходящим. — Я бы этого мужика сегодня сделал.
Вася крутил радиоприемник.
— Хочу про начальство. Всех убили?
— У меня с ними был случай, — отозвался Грабор. — Они у меня сидели на лавочке у Торгового Центра. Я бы их отвез к Статуе, но не разрешили. Тогда только перестройка началась. Туристы… Нищие к ним подходили, мелочью трясли. Плевались. Прямо им в морду плевались. Буш и Горбачев, специально по моему заказу. Я купил им костюмы, носки, белье, даже обручальные кольца…
— Как можно плеваться в президента? — пробудился Хивук.
— Мы же в свободной стране…
— Все равно нельзя.
— Где это видано, чтобы плеваться нельзя. У меня справка: самопроизвольное слюноотделение. Мы в свободной стране?
— В свободной. И в эту свободную страну привозят короля Ботсваны: тумбу в фиолетовых обмотках, из которой торчит огромная черная голова. Международный Торговый Центр. Подонки на роликах, пиво-воды, клерки, кораблики. И тут появляется Кинг Конг, за ним охранники, карлики, слоны… Король выходит из лимузина, его пытаются остановить, он напролом обниматься. Улыбается. У него во рту сто зубов. И только на самом подходе понимает, что к чему. Остановиться уже неудобно… Он идет обниматься с президентами. Америка! Россия!
Я подскакиваю и говорю речь, с достоинством, настоящую речь.
— Ваше высочество, разрешите приветствовать вас в нашем городе и от имени советского народа преподнести этот памятный сувенир. Мэ камам рома! Бахтало дром! Наша любовь безгранична.
Я подарил ему кубок за второе место по спортивной ходьбе.
— Мог бы что-нибудь посолидней. Они людей едят?
— Ребята меня щелкнули. Вот я, вот Буш, вот Горбачев, вот король. Леня Мац просек, тоже подскакивает и начинает: «Я бы хотел от имени украинского народа» — и протягивает ему какую-то бронзулетку. А у меня затвор заклинило. То есть, король тянет бронзулетку к себе, Леня к себе. Я бегаю менять фотоаппараты…
— Успел? — по-стариковски улыбаясь, спросил Рогозин.
— А я бы его тоже соломой набил и рядом поставил. Ха-ха-ха, — сказал Большой Василий.
ФРАГМЕНТ 47
— У вас есть фотографии с Шагалом? — поинтересовался Хивук.
Они скатились с шоссе, оглядывались.
— Хм. В Третьяковской галерее. Он приехал. Я был молодой, нагловат. Вы знаете, это свойственно молодости. На меня плохо посмотрели. Очень плохо посмотрели. А он говорит: «Сасси, может быть, вы — гений». Слышишь, Грабор, так и сказал. И познакомил меня со своим учеником. Эмиль Кио, старик, фокусник, Эмиль…
— Что удивляться. Вы действительно хорошо рисуете, — отозвался Хивук. — А Кио тоже был художником?
— Кио — фокусник, старик, волшебник, фокусник. Он натюрморты, скрипки писал, у него уровень старых мастеров. Грабор, ты же фотограф. Приходи ко мне, я в долгу не останусь. Я тебе весь стол икрою намажу. Хочешь черной, хочешь красной. Весь стол. Приходи ко мне. Ты какую икру больше любишь: черную или красную?
— Я больше черную люблю, — включился Большой Вас. — Паюсную, в банках. На развес — плохая икра. Я сразу определю, какая это: баночная или на развес. Я последнее время редко стал икру покупать.
ФРАГМЕНТ 48
Микроавтобус Грабора отбуксировали от аэропорта до дрянной черной автомастерской на окраине города: хорошо, что не оштрафовали. Ньюарк — черный город, когда-то был белым, теперь стал черным. По такому городу приятно проехаться в солнечный день: много музыки, золота. На окраине всё скромнее. Разбитые телефонные будки, пустые улицы, частый вой полицейских. Место нашли быстро, вышли из машины и все вместе, вчетвером, ввалились в закопченный зал мастерской. Сасси машинально плелся за ними следом. Посередине на железном помосте стоял чей-то голубой «Форд Торрес» года восемьдесят третьего, под ним угрюмо бродил рабочий в красной куртке, которую никогда не стирали и не будут стирать. С длинной изогнутой спицей в руках он был похож на миноискателя: бродил под автомобилем, смотрел себе в ноги, тыча ею в бетонный пол. Хивук подошел к нему, заинтересованно потрогал проржавленный глушитель. Из-за стола в углу помещения поднялся пожилой, серьезный негр с огрызком карандаша в руке; по пути прихватил охотничий фонарь, подошел к Василию, но поздоровался со всеми.
