— Я слышал о таких болезнях. — Фуллер кивнул, но не повернулся, тем самым предлагая Уиллу продолжать доверительный разговор.
— Ничего из этого не беспокоит меня. — Он бросил вниз клочок пакли и потерял его из виду, когда он присоединился к остальному мусору в Темзе. — Просто мой характер изменился. Мне кажется, женитьба требует определенного… оптимизма, а я не вижу в себе никакой… радости. Я уже не такой, каким был раньше.
Уилл, стоявший спиной к борту, облокотившись на поручень, повернулся вправо, в противоположную от Фуллера сторону, и еще раз посмотрел вниз, на воду. Глядя на мусор, он вспомнил слова, которые он когда-то так самонадеянно произнес.
«Я отнесу тебя в госпиталь. А потом отвезу домой, к семье. Клянусь своей душой, я не дам тебе умереть».
Были и другие слова, те, которые он никогда не произносил вслух.
«Последствия могли быть такими же, если бы я дождался санитаров. Он бы умер в любом случае. Но я об этом никогда не узнаю», «Он доверял мне. Он видел во мне командира и верил обещанию, которое мне не следовало давать».
По воде проплыл черный предмет. Обрывки воспоминаний, хранившихся в его душе: то утро с липким и холодным туманом. Его руки. Жилка на шее Толбота, бьющаяся под его большим пальцем. Звуки.
«Что делать? Оставить его мучиться — одному Господу ведомо, сколько это продлится, — среди трупов на поле или в этой адской церкви?»
Уилл резко втянул в себя холодный воздух. Это всего лишь эмоции. А значит, они уйдут. Он успокаивался раньше, успокоится и сейчас.
— Я бы удивился, не будь это обычным явлением — недостаток оптимизма. — Судя по голосу, Фуллер уже поднял голову и сейчас смотрел вдаль. — И все же я считаю, что женщина может стать исцелением. Душевная женщина. Терпеливая. С жизнерадостным характером, которая могла бы поддержать тебя, когда все кажется безнадежным, напомнить тебе, что есть хорошее в тебе самом и в мире. Ничто не привязывает к жизни лучше, чем дети, и если тебе повезет, они у тебя появятся.
Сожаление по поводу сказанных слов поцарапало горло Уилла и словно оставило металлический привкус. Его собственная непригодность для семейной жизни с женой и детьми — это мелочи. У Фуллера действительно мало надежды на ту уютную жизнь, которую он описал с глубочайшей тоской. До чего же извращен мир!
— Уверен, что ты прав. — Он опять обратил взгляд на палубу. — Я обнаружил, что у меня не хватает терпения для тех мероприятий, на которых можно встретить такую женщину. Для раутов. Музыкальных вечеров. Карточных вечеров с учтиво низкими ставками.
— Музыкальные вечера? — Фуллер вскинул голову, как гончая, которая учуяла запах и пытается выделить его среди общего букета.
— Для скучного ухаживания за дамой из хорошей семьи. — Он принялся стирать деготь с большого и указательного пальцев. — За такой, которая не мечтает выступать на публике, петь и, возможно, играть на пианино и ожидать, что все будут восторгаться ее талантами, нравится им ее игра или нет.
— Своеобразно. Должен признаться, я нечто подобное имел в виду, когда предложил тебе купить акции. — Он неопределенно взмахнул рукой. — У тебя облик благородного господина с твоими манерами и знанием музыкальных вечеров. Я рассчитываю представить тебя американцам, когда они приедут сюда. Благодаря тебе мой бизнес будет выглядеть возвышеннее, чем если им покажусь я.
Уилл рассмеялся и кивнул, однако в животе он чувствовал поднимающуюся, как муть со дна реки, тревогу. «Должен предупредить тебя, что я не уверен, удастся ли мне раздобыть деньги к концу апреля. Совесть требует, чтобы я посоветовал тебе не строить никаких планов, связанных со мной».
Нет. Он найдет деньги. Как-нибудь. Еще только первая декада марта. Нельзя быть таким, каким он себя только что описал, — лишенным оптимизма, потому что он еще не готов сдаться.
— Музыкальные вечера, — пробормотал он. — Наверное, нужно стать специалистом. Думаю, я могу получить приглашение на одно из таких мероприятий уже на этой неделе.
Жалость к самому себе — это зло для слабых духом. Но не для нее. Да, были времена, когда она испытывала удовольствие от пения, выступая перед сердечно настроенными соседями, однако всегда выходила третьей или четвертой, после самых талантливых барышень.
Лидия сняла вторую перчатку и бросила ее на колени. У мистера Мосса, несомненно, слишком много денег. Она заглянула в три двери, когда шла по коридору, и во всех комнатах видела как минимум полдюжины зажженных свечей и горящий огонь в камине.
А в этой комнате она наконец-то обнаружила ломберный стол.
Она разделила колоду на две стопки, перетасовала их с мелодичным шелестом, который напоминал отдаленные аплодисменты в музыкальной комнате. И этих аплодисментов ей оказалось достаточно. Она почувствовала — именно почувствовала, а не услышала, — что восемь карт из одной стопки упали подряд, не разделенные картами из другой стопки. Разве кто-нибудь из тех дарований, которые сейчас заливаются соловьем в музыкальной комнате, способен на подобное!
Ей удалось пропустить восемь карт, потом девять, десять и одиннадцать, прежде чем она краем глаза заметила слева, в дверном проеме, фигуру в черном сюртуке. Она в буквальном смысле спиной ощутила его появление. Мистер Блэкшир. Ей даже не понадобилось поворачиваться, чтобы посмотреть на него. Она знала, что он здесь, — видела его в последнем ряду в музыкальной комнате, когда во время антракта пробиралась к выходу. Очевидно, сама того не подозревая, она очень хорошо разглядела его сюртук. И жилет. Он надел тот же самый жилет медного цвета, в котором был, когда они встретились на Тоттнем-Корт-роуд, когда он вместе с сестрой ехал из Кэмден-Тауна. Благодаря тому, что мистер Мосс позаботился о ярком освещении комнаты, она отчетливо разглядела, как в ткани блестят нити.
Кто в Кэмден-Тауне заслужил того, чтобы он разоделся с такой пышностью? Почему-то этот вопрос заинтересовал только сейчас.
Хотя это не ее дело. Он вправе наносить любые визиты, какие ему вздумается. Она вернула ему деньги, и теперь каждый из них идет своей дорогой. Она, не поднимая головы, сдала две карты.
— Мистер Блэкшир, вы пришли, чтобы пошпионить за мной? — А вдруг он решил, что застал ее врасплох.
— Вовсе нет. Простите, что помешал вам. — Металлические нити на его жилете заискрились, когда он поклонился. — Я заметил, как вы ушли.
— Если мне не изменяет память, объявили антракт.
— Да, конечно. Я имел в виду, что вы удалились от общества, которое собралось в комнате с прохладительными напитками. Надеюсь, ничего не случилось?
— Ровным счетом ничего. — Она перевернула первую карту — туз треф, потом другую — трефовый король. — Должна признаться, вы нравились мне значительно сильнее, когда обвиняли меня в мошенничестве. Я не нуждаюсь в рыцарстве или приятных манерах.
— Тогда просто беседа. — Как же быстро он сбросил с себя галантную оболочку. Очень интересно. — Я искал вас, потому что хотел кое-что обсудить. Полагаю, вы догадываетесь, что именно.
