— Le voila[19].
— Enfin[20].
Поезд влетел на станцию. И в эту минуту я почувствовал позади себя слева движение. И через секунду этого мужчину бросило вперед. Несущийся поезд с тупым приглушенным звуком столкнулся с его телом, и мужчина исчез.
Кто-то закричал. У меня потемнело в глазах. Я мгновенно шагнул назад, обернулся налево и увидел крупного, изможденного мужчину, стоящего в одиночестве. Наши взгляды встретились, мы смотрели друг на друга не мигая. Я не шевелился. Он кивнул мне, словно я каким-то образом в этом замешан, повернулся и пошел к выходу. Я смотрел, как он уходит, и представлял, как валю его на землю подсечкой.
Позади я услышал приближавшийся с другого конца платформы топот. Кто-то пробежал мимо меня и врезался плечом в спину мужчины. Снова кто-то закричал. Я ничего не сделал.
Вскоре станцию заполонили полицейские. Я обливался потом. А потом я увидел Гилада, он стоял один. Ждал того же поезда. Смотрел, как я к нему приближаюсь. Я остановился перед ним.
— Ты это видел?
— Да, — прошептал он.
— Идем, — велел я.
Мы дошли до Люксембургского сада и сели на скамейку под деревьями. Вокруг ни души, только очень холодно. Меня тошнило. Я позвонил в школу и объяснил, что случилось, что меня не будет, что мне потребуется замена, что со мной Гилад, что он пропустит занятия, что метро какое-то время не будет работать.
Я не знал, что делать дальше, поэтому мы сидели вдвоем в холодном парке и молчали. Я всё представлял этого мужчину с его серым шарфом, изящными очками и безупречной одеждой. Хотя я не видел его ногтей, я думал и про них. Уверен, они были с аккуратным маникюром.
— Çа fait longtemps que vous attendez?
— Çа fait longtemps que vous attendez?
— Çа fait longtemps que vous attendez?
— Le voila.
Интересно, разбились его очки или нет? Я снова и снова видел его смерть. Слышал звук сбиваемого поездом тела. Такой звук бывает, когда на бетонный пол падает тяжелый вещевой мешок.
Несколько раз звонил мой телефон, но я не отвечал. Им нужны были мои планы уроков.
В конце концов я встал. Гилад посмотрел на меня с тем же выражением, что и на платформе. Словно спрашивая: что будет теперь?
— Можем пойти в кафе, которое мне нравится.
Мы заняли столик на антресолях и заказали кофе со сливками.
Когда его принесли, мы стали греть ладони о теплые чашки.
— Ты видел? — спросил я опять.
— Да.
— То есть ты видел, как это случилось?
— Да.
— С тобой все в порядке?
— Да. Знаете, мне уже доводилось видеть неприятные вещи. Насилие… Не знаю… Дело в том, что сначала я увидел вас. — Он играл ложечкой, медленно поворачивая ее в кофе. — Увидел, что вы там стоите. Узнал вас и думал, может, подойти, поздороваться. А потом заметил бездомного, который кружил вокруг вас. И вдруг он развернулся и бросился, и с моего места мне показалось, что он хочет толкнуть вас. То есть это могли быть вы… под поездом.
Я кивнул.
— Вообще-то я и подумал, что это вы, понимаете? В смысле, когда тот мужчина двинулся вперед, я увидел вас, а не его. То есть я увидел, что это вас сбивает поезд.
Этот паренек с бритой головой и синими глазами. Он кусал ногти и переводил взгляд с меня на свой кофе и обратно. Ждал, что я что-то ему скажу. Но я не знал, что сказать. Я не предполагал, насколько близко мы стояли.
— Это правда ужасно, мистер Силвер. Но я рад, что это не вы.
Я ему улыбнулся.
— Хотел бы я сказать тебе что-нибудь значительное, дать какое-то объяснение, но ничего на ум не приходит.
— А сказать и нечего.
— Ты так думаешь? — спросил я, глядя на свои руки и снова и снова слыша этот звук.
Çа fait longtemps que vous attendez?
— Да. Я так не думаю. Я совсем так не думаю. Я думаю, все есть как есть. Я согласен с Сартром.
— Бога нет?
— Бога нет.
— Не очень весело.
— А что, вы верите в Бога, мистер Силвер?
— Не знаю.
Этот мужчина в своем красивом пальто, раздавленный поездом.
— Нет, — покачал головой я. — Я с тобой. С тобой и с Сартром.
— Мне нравятся ваши занятия, мистер Силвер. Понимаете, мне кажется, за месяц я узнал больше, чем за все предыдущие годы.
— Спасибо на добром слове, Гилад. Спасибо. Ты мало говоришь. Трудно судить.
— Да, но мне нравится. Мне кажется, ваши занятия каким-то образом помогли мне сегодня увидеть некий смысл. Я почему-то лучше осознаю. Если вы понимаете, о чем я.
— Правда? Нет, не понимаю. Не понимаю. Я этого не понимаю.
— Мне кажется, я перестал думать, что в мире должен быть какой-то смысл. Это спасает от разочарований. Когда постоянно ищешь логическое объяснение и всякое такое, понимаете? То есть я давно не верю в Бога, но все равно до этого года всегда верил, что есть что-то, не знаю, система, какое-то вселенское равновесие или что-то в этом роде. Ну, то есть если я, например, отдал какое-то количество, я и получу какое-то количество. Думаю, я всегда верил, что, наверное, буду вознагражден в конце за то, что вел себя хорошо. Или нет, не совсем так: даже не за то, что вел себя хорошо, просто за… не знаю. Просто за страдание. — Он сам вроде бы смутился от своих последних слов и взмахнул рукой, как бы уничтожая их. — Нет, не знаю.
Я кивнул.
— За страдание?
— Нет, нет, не обращайте внимания.
— Расскажи мне.
— Ну, не знаю… Например, всякие неприятности, которые ты преодолеваешь. Любые проблемы, какие бывают у человека. Думаю, я всегда представлял: если ты их вытерпишь, понимаете… Если владеешь собой, не распускаешься, так, наверное, просто проходишь через это, не превращаясь в полную сволочь. И в конце будешь вознагражден.
— Кем?
— Не знаю… Вселенной?
Я кивнул.
— И больше ты этого чувства не испытываешь?
— Нет. Гораздо больше смысла в том, что ты делаешь, что можешь. Я имею в виду, имеешь, что тебе дано, а уж дальше просто надеешься на лучшее. Идея о том, что ты чего-то заслуживаешь, какую-то награду. Не знаю, это просто… Мне что, десять лет? Ну, скажите же, мистер Силвер.
Гилад мне нравился. Он казался очень одиноким ребенком. Редко улыбался, а когда делал это, то улыбка была циничной и сопровождалась глубокомысленным кивком, обычно в ответ на замечание, которое он считал идиотским.
