— Я чувствую это сейчас! Я еле справляюсь с собой, Сиддхарта.
— У тебя все получится.
— Мне хочется все бросить и бежать.
— Смири свой страх, как погонщик — слона.
— Я так устал, Сиддхарта. Я все меньше сплю, я становлюсь прозрачным и тонким. Я чувствую натиск враждебных сил, от которых у меня нет защиты.
— Наберись терпения. Даже молоко не сразу свертывается, а упражнение в созерцании не тотчас приносит плоды.
— Но мне кажется порой, что я умираю!
— Стой твердо, не ослабляй усилий. Тогда страху будет не удержаться в тебе, как не удержаться горчичному зерну на острие шила.
— Я приступил к упражнению еще на заре, когда павлины переговаривались с лесными голубями. Я сдерживал вдохи и выдохи, и пот лил у меня из-под мышек Мне казалось, будто два палача держат меня над раскаленными углями, а третий вонзает мне в голову острие меча. Я терпел эту боль, терпел, хотя она становилась невыносимой, и это… это случилось.
— Ты почувствовал давление вокруг головы, потом нисходящий ток силы, подобный тоненькой струйке? Ток поначалу почти незаметный, но потом все более и более ощутимый?
— Да, именно так.
— То была сила иддхи, Девадатта.
— Я не сразу догадался, что головная боль была вызвана моим непониманием этой силы, моим желанием ей препятствовать. Я позволил силе войти сначала в голову, потом в сердце, потом в область пупа, потом еще ниже… И боль исчезла, мне стало легко.
— Иддхи движет всем живым на свете. Даже лебеди, путешествующие тропой солнца, держатся в небе с помощью иддхи.
— Сила действовала мягко, и ее ток становился естественным и непрерывным, проникая во все слои существа, от головы до пят. А потом…
— Потом ты почувствовал другую силу?
— Да, другую. Она появилась в области крестца, потом стала быстро подниматься вдоль позвоночника. Эта сила была грубее, чем нисходящая, она хотела излиться наружу.
— Ты дрожал?
— Я дрожал.
— Ты кричал?
— Я кричал.
— Ты бился, как рыба, выброшенная на сушу?
— Я бился, как рыба. Но это было радостно.
— Ты уже на пути к себе, Девадатта.
— А магические способности?
— Ты уже приобрел их.
— Я чувствовал жар, как при сильной лихорадке. У меня жгло в области пупа.
— Это место власти и самости в человеке. Будь осторожен — страсти мешают освобождению.
— А почему я не выскользнул через горло?
— Ты сможешь и это — позже.
— А подавлять людей взглядом? Парить на высоте деревьев?
— Запомни, Девадатта: тот, кто считает чужих коров, непричастен к мудрости. Не стремись к магической силе, стремись к совершенству.
— А в чем оно, совершенство?
— В том, чтобы отказаться от победы и поражения. Побежденный живет в печали; победа порождает ненависть. Нет беды большей, чем ненависть, нет огня большего, чем страсть, нет счастья, равного спокойствию.
— О, почему ты всегда так серьезен, Сиддхарта!
— Серьезность — путь к бессмертию. Легкомыслие — путь к смерти. Только серьезный и вдумчивый достигает великого счастья.
3
Как-то утром они сидели и разговаривали.
— Все в мире взаимосвязано, и каждый поступок порождает следствие, — рассуждал Сиддхарта, обмахиваясь банановым листом. — Так и камень, брошенный в воду, вызывает крути.
— Ты думаешь? — рассеянно откликнулся Девадатта.
Они уже третий месяц предавались аскетическим упражнениям в Паталигаме. Мало кто узнал бы теперь в Девадатте того юношу, умащенного благовонным сандалом, что когда-то покинул Бенарес. Кусок тряпки, обернутый вокруг бедер, заменял ему дхоти, кожа потемнела, над верхней губой пробивались жесткие волосы. Он многому научился, однако ему по-прежнему не удавалось совершить путешествие вне тела.
— Да, я думаю именно так, — веско произнес Сиддхарта. — Некий человек легкомысленно уводит коня, присваивает манговую рощу вдовы, плетет заговор против раджи… Такой глупец не понимает, что сам уготовляет себе сеть. Впрочем, не менее легкомысленно поступает тот, кто убивает раба, не платит торговцу или разоряет святилище атхарванов…
— Святилище атхарванов? — Девадатта покраснел.
— Ты не знаешь, кто такие атхарваны? Изволь, я тебе расскажу. Эти знатоки четвертой веды за умеренную плату делают амулеты из дерева удумбары, а также из лягушачьих и змеиных костей.
Они знают заклятья против крыс, червей и демонов урунда, карума и кукурабха; они привораживают, заговаривают от болезней, насылают порчу и избавляют от сглаза. Если одному магу-атхарвану противостоит другой, между ними начинается колдовской поединок, и побеждает в нем тот, у кого больше внутренней силы. Вот почему многие атхарваны ведут жизнь отшельников. Не скажу, чтобы их образ мыслей был мне по душе. Что за польза в спутанных волосах и одежде из шкуры, если ты служишь своей жалкой самости? Что за польза в самоистязаниях и медитациях, если внутри тебя — джунгли? Ни лесная жизнь, ни грязь, ни сиденье на корточках не очистят такого аскета.
— Ты говорил о святилище, — напомнил Девадатта.
— Верно, о нем. Мне кажется, жрецы собрались покарать тебя.
— Меня?
— Тебе не стоило разбивать их сосуды и портить листья с магическими письменами. Теперь ты поймешь, что несделанное лучше плохо сделанного, ибо, не сделав что-то, не испытываешь сожаления. Зло же всегда возвращается, словно тончайшая пыль, брошенная против ветра; прикатывается обратно, как легкая колесница к подножию холма.
Юноша несколько раз моргнул.
— Откуда ты знаешь?
— Я наблюдал за людьми. Человеку трудно скрыться от последствий своих злых дел. Иной думает легкомысленно: «Зло не придет ко мне», но зло, совершенное им, никуда не исчезло. Оно тлеет на алтаре возмездия подобно огню, покрытому пеплом.
— Я не об этом, Сиддхарта! Откуда ты знаешь, что они хотят покарать меня?
— Сегодня на заре я путешествовал вне тела и слышал их разговор.
Девадатта заерзал.
— Надеюсь, они не собираются приносить меня в жертву?
— Сперва они использовали заклинания, но ты так усердно предавался аскезе, что тапас защитил тебя, — объяснил Сиддхарта. Лицо его приняло мечтательное выражение. — Как же все-таки велика сила углубленного созерцания! А теперь… теперь к нам в рощу направляется процессия жрецов. Лица у них решительные, в руках — заточенные бамбуковые палки. Какой позор, какое падение! — Он грустно покачал головой, и его длинные волосы заколыхались из стороны в сторону. — Поистине, хватающий копье — не отшельник, обижающий другого — не жрец…
