А мы пытаемся спать в таком море грязи.
Москиты кусают меня даже сквозь сетку, и все мы знаем, что они разносят малярию.
Каждый раз, закрывая глаза, я вижу лицо Бобби. Думаю о том, что завтра либо я, либо Эндрю будем вот так же смотреть в небо остекленевшими глазами.
Эндрю лежит рядом, но будет лучше, если я не скажу ему о своей полной растерянности.
И разве это возможно, чтобы в такие минуты мысли молодого солдата были обращены к девушке?
Единственное, о чем я моту думать, так это о том, как сижу на кухне у матери и вдыхаю аромат свежеиспеченного пирога. Я думаю о материнских волосах, которые мягкими волнами обрамляют ее лицо, о ее длинных юбках, в складках которых я прятался будучи трехлетним мальчишкой. Я представляю, как она отрезает мне большой кусок пирога и спрашивает, как я сегодня пробежал дистанцию. Или о том, был ли у нас сегодня матч. Или о наших с Эндрю планах на вечер.
Иногда я думаю о настоящих сигаретах «Дакки», а не о той отраве, которую нам дают, и о «кока-коле» в жестяной банке, которая так удобно помещается в руке.
И о своем маленьком песике, дворняге Никки, о том, как он обрадуется и завиляет хвостом, когда я вернусь домой.
Если вернусь.
Иногда я думаю о Мэри Энн. Чаще всего о том, что она заслуживает большего. Поражаясь тому, как она могла отдать всю свою любовь такому бестолковому парню, как я.
Думается, я просто не понимаю многого. Я хочу. И могу это сделать, но столько на словах.
Как мой отец, который всю жизнь пахал, чтобы построить свой бизнес и передать дела мне, когда я вернусь домой. Чтобы у меня был тыл, было будущее. Фирма «Кроули и сыновья».
Если только я вернусь.
Ценю ли я это? Разумеется, нет. Я хочу уехать в Голливуд и снимать мультики. Разве это не мечта идиота?
В то же время — скажите, а почему бы и нет?
Но если я сам не знаю ответа на этот вопрос, почему рассчитываю на то, что его знаете вы?
Я должен сделать признание. Я не остался безучастным и вмешался в происходящее.
Я отправился к Эндрю, пока Мэри Энн была в отъезде.
Разумеется, он просто подумает, что ему все это приснилось.
В каком-то смысле Мэри Энн была права, когда сказала, что лучше оставить все как есть. Жизнь сама расставит все по своим местам.
Но я потерял больше, чем кто-либо другой, и вот настал момент, когда пора слегка изменить ход событий. Знаете, это все равно что катить снежный ком с горы. Стоит на секунду замешкаться, и он рассыплется, подпрыгнув на маленьком бугорке.
Я присел на диван рядом с ним, спящим. И сказал: «Эндрю, это касается твоей жены. Она не у сестры».
Знаете, что он ответил?
— Ты хочешь обидеть меня?
Можете поверить? Хочу ли я обидеть его. Человека, которого люблю больше всех на свете.
Когда он проснется, его начнут терзать подозрения.
Потому что Мэри Энн никогда не поедет к сестре одна, а будет донимать Эндрю до тех пор, пока он не согласится сопровождать ее. Он это знает, но до тех пор, пока не проснется, не придаст этому значения.
И тогда сбудется то, о чем она говорила. Все в жизни предопределено, и никому не дано нарушить этот порядок.
Я не хочу выглядеть нарушителем спокойствия. Собственно, я никогда им и не был. Я просто пытаюсь что-то делать. Иногда нужно, чтобы все было плохо, прежде чем станет хорошо.
Глава четырнадцатая
Майкл
Уже ближе к вечеру следующего дня они возвращаются из города, куда ездили пообедать и где Мэри Энн купила по случаю пару удобных туфель.
Пока она переодевается, Майкл сообщает Деннису, что они собираются в поход к старому руднику.
Деннис хватает его за рукав и тащит на крыльцо.
— Она что, наркоманка? — спрашивает он.
— Да. Возможно.
— Все это так странно, старик. Сколько ей, лет шестьдесят?
— Похоже. Я не спрашивал.
— Не хочу повторяться, но все это очень странно. Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.
Майкл отвечает после минутного раздумья.
— Нет. Не вполне. Но кто-то определенно знает.
Деннис берет Майкла за подбородок.
— Старик, это первая умная вещь, которую я от тебя когда-либо слышал.
* * *
Майкл светит фонариком в ствол шахты, прорезанной в подножье горы. Мэри Энн спрашивает, достаточно ли крепка крыша.
— Еще бы, — отвечает он, — этой шахте уже лет шестьдесят. Может, и больше. Она устояла даже при землетрясениях. Ей все нипочем.
— А здесь есть летучие мыши?
— Да, но они спят. Ты знаешь, они ведь совсем безобидные.
Взяв его под руку, она дала понять, что полностью доверяет ему, и он благодарен ей за это. Они осторожно входят в шахту. В ее сырой мрак. Майклу здесь никогда не нравилось.
— Теперь я знаю, почему привел тебя сюда. Я всегда боялся этого места. Сейчас я понял почему. Все из-за тех пещер.
— Каких пещер?
— Ты знаешь. В Тихом океане.
— Гуадал-канал?
— Точно. Так называлось то место.
— Да, но что такого в этих пещерах?
Узкий ствол шахты выводит их в помещение неправильной формы. Майкл освещает фонариком потолок. Летучие мыши там спят. Оказавшись в луче света, они начинают шевелиться.
— Не буди их, Майкл.
Он прислоняется к стене, и она тесно прижимается к нему сбоку. Он делает глубокий вдох, напоминая себе о том, что не страдает клаустрофобией. Это была проблема Уолтера.
Мэри Энн просит: «А теперь расскажи мне о тех пещерах».
— Ах да. Пещеры. На том острове была гора, примерно в шести милях от поля. Недобитый к моменту нашей высадки враг укрывался в пещерах. Они были словно арсеналы. Нам приходилось взрывать входы и выкуривать противника огнем. Эти гады всегда знали, что мы на подходе. У них глаза лучше видели в темноте.
— О, а ты к тому же страдал клаустрофобией.
— Да, и это тоже. Тебе кто-нибудь рассказывал об этом?
— Нет. Мне просто обрисовали картину в двух словах. «Ребята отличные, еда воняет. Насекомые изводят нас». — Они оба смотрят на освещенное место у них под ногами. — Майкл? Его смерть была ужасной?
Майкл не торопится с ответом.
— Пожалуй, лучше не рассказывать тебе об атом.
Когда она заговаривает, ее голос дрожит от напряжения.
— Этот же вопрос я задавала Эндрю. Он сказал — это была маленькая дырочка от пули во лбу.
