В углу старинная кафельная печь, с золотыми разводами, дымоход заткнут газетами.
— Я мог бы чаще приносить вам кое-что из еды, — сказал Де Лоо. — Этого никто даже не заметит. Каждый день столько всего остается.
Женщина покачала головой. Чай, который она в этот момент разливала, выплеснулся на блюдце.
— Давайте лучше не будем этого делать. — Она подвинула ему корзиночку с печеньем. — Если кто-то начнет готовить за меня, Симон, то в скором времени мне потребуется и уборщица. И тогда — хоп! — я окажусь уже в числе тех, кто нуждается в уходе и опеке… — Она посмотрела на него. Черты ее лица приобрели с возрастом неподвижность, но, когда она улыбалась, ее светлые от природы голубые глаза делались еще светлее, почти как аквамарин. — А у меня еще столько планов!
Он кивнул, отпил чаю и показал рукой на ее мастерскую, располагавшуюся по другую сторону от прихожей. Огромная картина, над которой она работала несколько месяцев назад, все еще стояла прислоненной к стене, но была уже почти заставлена другими работами.
— Нам, пожалуй, пора навести там порядок и высвободить место?
Женщина не ответила; она наморщила брови и, вытащив кончиками пальцев ластик, попавший в корзиночку с печеньем, сунула его в карман рабочего халата.
— Что? — спросила она потом. — Картины? Нет-нет, пусть пока постоят. — Она склонилась над столом, положила ему в чашку кусочек сахара. — Может, ими кто заинтересуется. — И тихо, заговорщицким тоном сообщила: — Вчера тут приходил один почитатель!
— Не может быть! — Де Лоо тоже приглушил голос. — Надеюсь, приятный мужчина?
— О-о, даже не знаю. Я не впустила его. Он хотел видеть все, понимаете? Представился, конечно, даже сказал, откуда родом. Но я не запомнила. Видите ли, сказала я ему, мои картины, собственно, не предназначены для просмотра. Он только засмеялся…
Она откинулась назад, уставилась в пустоту, потеребила отвислую кожу подбородка.
— Впрочем… Его смех был очень милым. Но я больше никого сюда не пускаю. Вы не представляете, сколько разных людей приходило сюда, они заглядывали в поземельную книгу, видели мой возраст и кое-что кумекали себе… Слава богу еще, что упал и разбился телефонный аппарат и нет больше этих идиотских звонков!
Она посмотрела на стол, на деньги, которые Де Лоо положил между чашками.
— Что это? Неужели уже опять месяц прошел?
Он кивнул, подвинул ей зеленую расчетную книжку, она покопалась в кармане халата, извлекла оттуда огрызок карандаша.
— Я даже не заметила… — Рука перестала дрожать, как только карандаш коснулся бумаги; она поставила под суммой размашистую подпись. Потом взяла деньги и оглянулась. — И куда мне теперь их девать?
Он показал на бюро со шторкой, где она хранила договоры на аренду помещений, налоговые декларации, счета и ключи, но она отмахнулась.
— Я не могу его больше открыть, оттуда все валится. — Она отклонилась немного в сторону, вытащила из-под своего кресла обувную коробку, в которой лежали письма, квитанции, газетные вырезки и несколько кистей, и бросила деньги в уплату за квартиру туда же, почесав заодно лодыжку. — А в остальном все в порядке?
Новые шлепанцы, на размер больше, внутри на меху.
— Ну, в общем да, смотря как к этому относиться, — сказал он и полистал расчетную книжку: одна и та же сумма на протяжении почти десяти лет. — У меня протечка.
Она опустила на стол чашку.
— Как, и у вас тоже? Откуда? Вы же не на последнем этаже, или я ошибаюсь?
Он покачал головой и показал надкусанным печеньем на окно.
— Оконная рама, — сказал он с набитым ртом. — Словно не дерево, а мокрый картон. Медленно прогнивает.
Она потерла подбородок, там, где росло несколько волосков. Ее посеребренные брови сдвинулись, сойдясь над переносицей, а лицо как бы обвисло от печали.
— Подветренная сторона, да? Это, конечно, никуда не годится. Подветренная сторона — это плохо. Надо что-то делать. Еще не хватало, чтобы вы заболели… Я хочу сказать: что в таких случаях можно сделать? К кому мне обратиться? К столяру? К стекольщику?
Он неопределенно пожал плечами, а она наклонилась вперед, одернув халат на коленях, где светились ее протертые шерстяные колготки.
— То одно, то другое. Никакого покоя… Но в случае необходимости вы могли бы перейти на фасадную сторону? В квартиру Марианны? — Он молчал, переливая чай из блюдечка в чашку, а она опять покачала головой. — Ах нет, туда вы не пойдете… Глупая голова, что я только болтаю? Знаете, что всегда говорил мой отец?
Де Лоо усмехнулся.
— Попробую угадать. Кого Господь Бог хотел наказать, того он сделал владельцем дома?
Она подняла голову.
— Вы это знаете? Я вам уже… — Она хлопнула себя по лбу. — Дырявая голова… Пожалуй, мне надо закурить. Не будете ли вы так любезны?
Он поднял руку, открыл дверцу духовки для печеных яблок и вынул из холодного нутра пепельницу, зажигалку и пачку сигарет «Camel». Потом показал на пол возле бюро, где стояла невысокая пластмассовая ванна, наполненная бурой жидкостью. В ней плавали две металлические пластины.
— Вы опять занялись гравюрами?
Она выцарапала из пачки сигарету и сказала:
— Ах, пытаюсь. Но думаю, что мои глаза уже слабы для такой тонкой работы.
Он поднес ей зажигалку.
— А что это за раствор? Там, в ванне? Уж не кола ли? — Он наклонился над ванной. — Нет, серьезно? Вы травите цинковые пластины колой?
— Ну конечно, она очень даже годится для этого. Длится, правда, несколько дольше, чем кислотой. Зато нет разъеденных пальцев и дырок на халате.
Она снова откинулась, взглянула на зажигалку в его руке, на огонек, который он то зажигал, то гасил. Как обычно, когда она курила, глаза ее сделались влажными.
— Странно, правда? Человека, которому она принадлежала, давно уже нет, а она, смотрите, все еще горит. Горит себе и горит, и ничего ей не делается. Сколько же лет-то прошло?
Он не ответил, взвесил вещицу в руке. На ней были вмятины, и колпачок спереди прогорел, там, где пламя вырывается. Ногтем большого пальца он провел по названию строительного банка, поцарапал кирпичик на мнимой стене, потер медь. Живучесть вещей. О чем ты думаешь, старина? Он встал, возможно, несколько резко, женщина испуганно взглянула на него. Он сунул сигареты и зажигалку назад в печь, закрыл дверцу. Петли взвизгнули.
— Иногда я нахожу волос, — пробормотал он. — В книге между страницами. Или в платяном шкафу. Или вдруг заест молнию на старенькой косметичке, которую я давно собирался выбросить. — Он закрыл расчетную книжку и сунул ее в карман куртки. Затем поболтал остатки чая в чашке и выпил их. — Мне кажется, сегодня я видел ее.
Женщина, которая, не затягиваясь, непрерывно дымила, помахала у себя перед лицом.
