– Что ты ревешь, как корова?! – воскликнула Анита, потому что слезы катились у меня по лицу – от нижних ресниц до подбородка. Там я собирала слезы в купальник, чтобы не тереть глаза, иначе они опухнут и покраснеют.
– Шкрету жалко, – сказала я.
– Себя пожалей, – возразила Анита. – Шкрете уже все равно, а ты теперь будешь заниматься чистописанием.
– В смысле? – удивилась я.
– До посинения! – пояснила Анита. – Гай Петроний Арбитр, Гай Петроний Арбитр, Гай Петроний Арбитр… На лбу у каждого следователя!
Я моментально прекратила реветь, потому что живо себе представила эту картину. Как я расписываю лысины всем желающим. «А-р-б-и… А-р-б-и… Не морщите лоб, господин следователь! У меня слово „тыррр“ не помещается!»
– Во-первых, «тыррр» – это не слово, а окончание, – поправила меня Анита. – А во-вторых, «тыррр» – это ситуация, в которую мы с тобой попали! Пойдем на нее поглядим… Только не переспрашивай, как идиотка, «на кого на нее»?!.
И мы отправились в ванную комнату – смотреть на ситуацию по имени «тыррр».
– Ну? – спросила у меня Анита. – Как он?
– Нормально, – предположила я, потому что еще на пороге закрыла лицо руками, чтобы лишний раз не смотреть на Густава Шкрету.
– Фу, ты! – выругалась Анита. – Я спрашиваю, что он делает? То есть, – поправилась она, – я спрашиваю, как он выглядит?
– Наверное, так же, – ответила я. – Ты разве сама не видишь?
– Не вижу, – призналась Анита. – Потому что боюсь открыть глаза.
Тут все-таки нам пришлось побороть страх и взглянуть на покойника.
– Вампиры в Сиэтле! – брякнула Анита. – А ты уверена, Янка, что не имеешь к этой надписи никакого отношения? Ни правой, ни левой рукой?
Конечно, бывают у меня и сумасбродные поступки. Например, полгода назад я купила брючный костюм на два размера меньше, чем в состоянии на себя натянуть. Только потому, что меня разозлила продавщица. «Это не ваш размер!» – сказала она, вертя тощим задом. «Мой!» – уверенно возразила я. «Это не ваш размер!» – повторила она, пиликая, как раненая трясогузка. «Мой!» – рассвирепела я. После чего пришла домой и порезала купленный костюм на ленточки… Что же касается Густава Шкреты, то лоб у него не самое привлекательное место для упражнений. Хоть письменных, хоть устных. И если бы мне понадобилось…
– А что вообще это значит? – заинтересовалась Анита. – Мммм, мммм и мммм? – Она обозначила каждое слово звуком, как будто стеснялась говорить о веревке в доме повешенного.
– В том-то и дело, – откликнулась я. – Про Арбитра с Петронием все понятно! На прошлой неделе я заскочила к «Старому Эдгару», а там все мужчины смотрели футбол. Ты бы слышала, как они орали: «Арбитра на мыло! Арбитра на мыло! Петрония на колбасу!»
– Что-то я не помню такого футболиста по фамилии Арбитр, – нахмурилась Анита.
Года два назад бедняжка Анита имела роман с болельщиком и теперь считалась крупным специалистом по части футбольной экипировки. Ну например, что под юбку не принято надевать бутсы, если ты не шотландец и не шотландка.
– А кто такой Гай? – продолжала я. – Может быть, это Гей, а мы с тобой неправильно прочитали?
Анита задумалась и стала рассуждать логически. То есть поочередно загибать на левой руке пальцы, покуда из них не получился кукиш.
– Густав Шкрета был подлецом! – убежденно сказала она. – Но подлец и гомосексуалист – это разные вещи! У меня вот сосед – квартирный гей. В смысле сосед по лестничной площадке. Милейший человек, но какая от него польза?
– А какая польза теперь от Густава Шкреты? – вставила я. – И что делают с мертвыми гетеросексуалами?
Анита принялась загибать пальцы на другой руке.
– Можно тебя на минуточку? – сказала Анита, когда пальцы закончились. – На минуточку, – повторила она и стрельнула глазами в сторону Густава Шкреты, как будто он мог подслушать наши секретики.
Мы вышли из ванной комнаты, плотно закрыли за собой дверь и устроились на диване.
– Давай вызывать полицию! – предложила Анита.
– Вначале потренируемся, – возразила я. – Ты придумай каверзные вопросы, а я буду на них отвечать.
Однажды я видела по телевизору, как работает детектор лжи. Кривые лапки елозили по бумаге; преступник был похож на новогоднюю елку, увешанную гирляндами; и единственное, что мне не понравилось, – это однозначные ответы: «да» или «нет». Анита видела такую же телепередачу, поэтому первый вопрос задала с пристрастием:
– Сколько будет, если четыреста двадцать восемь умножить на триста сорок семь?
– Ты что, с ума сошла?! – возмутилась я, потому что всегда сомневалась, сколько будет пятью пять.
– Сто сорок восемь тысяч пятьсот шестнадцать, – важно сообщила Анита. – Долларов! – подчеркнула она. – Я всегда задаю этот вопрос, чтобы сбить человека с толку.
– А почему именно «долларов»? – уточнила я.
– А чего же еще считать? – искренне удивилась Анита. – Можно, конечно, всю сумму перевести в евро, но много потеряешь на конвертации.
– Ты спишь с биржевым маклером! – догадалась я.
– Нет, к сожалению, – покачала головой Анита. – Просто недавно я делала ремонт в прихожей и клеила под обои «Файненшл таймс».
Она достала из сумочки записную книжку, открыла на букве «янка» и поставила жирный минус напротив моего имени.
– Это еще зачем? – спросила я.
– Первый ответ мимо кассы! – пояснила Анита. – Ты поменьше верещи, побольше соображай. Потому, что ты, – она накарякала слово «ты» в своей записной книжке и подчеркнула его два раза, – ты в ужасном положении.
Из-за того, что есть у меня ванна! Что само по себе не является преступлением, а только вместе с банными принадлежностями.
– Давно вы знакомы с Густавом Шкретой? – пролаяла Анита, как полицейский бульдог.
– Нет, – однозначно ответила я, помня о детекторе лжи.
– Зачем же врать? – прищурилась Анита. – Ты с ним знакома уже пару лет.
– Да, – ответила я.
– Вы состояли с ним в интимных отношениях?
– Нет.
От возмущения Анита подпрыгнула на диване и ядовито спросила:
– А с кем он сожительствовал по обыкновению?
– По пятницам? – уточнила я. – Или по четвергам?
Однако Анита работала над своей ролью по Станиславскому и шлифовала образ свирепого полицейского.
– Гав! Гав! – сказала она. – Итак, вы утверждаете, что в последний раз видели Густава Шкрету в прошлую пятницу. Это было до убийства или после убийства?
А я тоже читала и Станиславского, и Немировича-Крютченко, и меня нелегко запугать.
– Я не знаю, когда произошло убийство, господин следователь! – отчеканила я. – Может, в прошлую пятницу, а может, четыре часа назад. Но я регулярно принимаю ванну, наливаю туда воды, и за неделю труп непременно бы всплыл!
