На самом деле капитализм просто не может не закончиться революцией. Так уж он устроен. После Второй мировой американцы заново выстроили капитализм у себя, а потом и по всему остальному миру. Даже СССР перенял у них кое-какие экономические приемчики. И стоит ли удивляться тому, что как только строительство капитализма было окончено, по планете прокатилась целая волна революций? Причем не каких-нибудь, начатых по заказу из Москвы, а самых что ни на есть настоящих, пахнущих улицей и весельем. И ладно бы речь шла только о Кубе или Конго, нет! Тучи собирались непосредственно над Штатами и Европой.
Общество, которое еще вчера казалось таким монолитным, стало вдруг разваливаться. Вместо белой протестантской Америки возникло несколько дюжин америк помельче. Выяснилось, что меньшинства бывают самые разные: религиозные, сексуальные, политические. . . А главное — национальные. И если, выглядывая сегодня в окно, вы увидите, как по улицам российских столиц бродят граждане полусотни разных национальностей, причем две трети из них даже не говорят по-русски, то, думаю, поймете чувства тогдашних американцев.
Капитализм, который американцы строили по всей планете, был устроен совсем не так же, как тот, что существовал лет сто назад. Тогда буржуи во фраках богатели за счет того, что на заводах вкалывали граждане их собственных государств. Теперь все (ну почти все) американцы и европейцы богатели за счет того, что на благо их стран вкалывали все (ну почти все) жители третьего мира. В самих Штатах и Европе никаких заводов давно уже и не осталось. В Детройте в бывших автомобильных цехах теперь устраивались танцы и жили наркоманы, а машины собирались не здесь, а где-нибудь в Корее. Ну а поскольку кое-какую работу кому-то нужно было выполнять и дома, то некоторому количеству цветных рабочих было дозволено въехать и в сами страны первого мира.
Сперва этих гастарбайтеров было совсем чуть-чуть. Перед Второй мировой арабы во Франции составляли меньшинство в доли процента. Причем каждый из них должен был носить на шее железную бирку с указанием предприятия, к которому приписан. Негры в Америке не рисковали поднимать на белых глаза, а латиносов и вовсе почти не было. Зато после Второй мировой поток иммигрантов в США и страны Европы вырос даже не в разы, а в десятки раз. Сегодня в Штаты ежедневно въезжает почти пять тысяч нелегальных гастарбайтеров. И каждый десятый американец почти не говорит по-английски. Белый средний класс чувствовал, что для него не остается места в той самой стране, которую он привык считать своей.
5.
Ямайские модники, как и все прочие жители третьего мира, перебирались в Штаты и тоже включались в борьбу за выживание. Пуэрториканцы и колумбийцы брали на себя торговлю наркотиками. Кубинцы и мексиканцы — рэкет и проституцию. Ямайцам остались танцы. Это делать они умели и именно на этом решили специализироваться.
Когда бунтовать начали не белые подростки, а реальные меньшинства, на смену сгнившему буржуйскому рок-н-роллу тут же пришла совсем другая музыка. Сам рок давно был мертв: простеньких Rolling Stones сменили заумные Jethro Tull и Pink Floyd. Вместо музыки для танцев рок-н-ролльщики сочиняли рокоперы и выступали вместе с симфоническими оркестрами. Рок теперь исполнялся в театрах и на громадных стадионах. Ну и реальная музыка бунта тут же ушла назад в клубы.
Клубы диско-эры были не просто местом, где можно скоротать вечерок. Они стали партизанскими базами: платишь за вход, проходишь внутрь и выпадаешь в иную реальность. В этих прокуренных подвалах ты имеешь право на то, на что не имеешь прав снаружи. На стене знаменитого нью-йоркского панк-клуба CBGB висело объявление: «Разденешься — рюмка бесплатно. Трахнешься — бесплатно вся бутылка!» Посетители отгораживались от мира и делали все, что заблагорассудится: спали с мужиками, лизали кислоту, слушали любую музыку, ходили голыми и думали любые мысли, которые приходили им в голову.
Всего в нескольких кварталах от «Стоунуолл Инн» находилась полуразвалившаяся старинная церковь. Когда-то она принадлежала немецкому католическому приходу НьюЙорка. В 1971-м ее выкупили, подремонтировали и открыли внутри самую первую дискотеку мира, клуб Sanctuary (Святилище). Правда, ничего святого в этом месте больше не было. Даже наоборот. На стене за алтарем новые хозяева помещения изобразили громадного дьявола, а вокруг — спаривающихся ангелов с гигантскими половыми органами.
Посетителями клуба были самые что ни на есть меньшинства: исключительно геи и исключительно черные. Они желали танцевать и каждую ночь набивались внутрь в таком количестве, что когда кто-нибудь из посетителей терял сознание, то бедняге было просто некуда упасть, и он оставался зажатый соседскими телами висеть над танцполом. При вместительности помещения человек в четыреста каждый вечер пятницы внутрь бывшей церкви набивалось по полторы тысячи мужиков, которые выходили наружу в лучшем случае после полудня в воскресенье.
Первое время танцоры лезли друг другу в ширинку, едва начинала звучать музыка. К полуночи весь танцпол был усеян сотнями спаривающихся мужчин. Администрация запретила делать секс в зале и принялась гнать нарушителей из клуба. Тогда геи стали на минутку выбегать из клуба в соседние подъезды, а потом, даже не застегнув брюк, бегом возвращаться обратно. Бывший охранник Sanctuary рассказывал потом, что заглянул как-то в подъезд и увидел, что от первого этажа и до пятого абсолютно на каждой ступеньке лестницы кто-нибудь делал секс и (если не был занят рот) при этом громко подпевал доносящимся из клуба песням.
На том месте храма, где когда-то стоял алтарь, теперь находилась будка диджея. Парня, сводившего в Sanctuary пластинки, звали Френсис Грассо. Колонки его саундсистемы были самыми огромными в НьюЙорке, а может быть, и в мире. Рок-н-ролл умер вместе с культовыми музыкантами 1960-х и новым кумиром был DJ. Наглядной иллюстрацией этого стало то, что после смерти легендарного рок-гитариста Джима Хендрикса его вдова ушла жить как раз к DJ Грассо.
Для того времени Френсис был фигурой ничуть не менее культовой, чем бывший муж его девушки. Весь современный диджеинг это в общем-то его изобретение. На танцах додискотечной эры диджей ставил пластинку, ждал, пока песня проиграет до самого конца, а потом объявлял следующую. Грассо отказался от этой системы и предложил свою. Именно он первым научился микшировать треки.
Выглядело это так. На длинном проигрыше, там, где четко был слышен ритм, Грассо ставил вторую пластинку с таким же ритмом. Некоторое время слушатель ощущал лишь ритм («бам-бам-бам-бам»), а потом волшебным образом одна песня вдруг превращалась совсем в другую. Сегодня такой трюк — общее место, но тридцать лет назад то, что делал Френсис, казалось революцией и волшебством.
6.
Клуб Sanctuary сделал диско повальной модой. Клубы теперь возникали на каждом углу и на любой вкус. Правда, имелась и одна проблема: непонятно было, где брать пластинки, которые станет проигрывать клубный DJ. Окончательно сбрендившие от наркотиков и индийской философии рок-звезды играли такое, что особенно и не потанцуешь. И тут ямайцы со своими саунд-системами пришлись как нельзя кстати.
Диджеи с Ямайки привезли в Штаты несколько невиданных прежде приемчиков. Вопервых, в паузах между треками они стали бубнить в микрофон куплетики собственного сочинения. Из этого их бубнежа со временем вырос весь хип-хоп. А во-вторых, именно они первыми научились резать готовые песни на отдельные составляющие и склеивать в совершенно новом порядке.
