Нина пела в тот вечер песни Эдит Пиаф.
Ира улыбнулась, когда все захлопали.
– Ну как? – спросил Гена. – Правда, это совсем не похоже на других?
– Есть нерв, есть голос. Но я не знаю, есть ли у нее будущее. Она может проторчать здесь всю жизнь. Знаете, я иногда думаю… Бог ведь очень избирателен к людям.
– Вы фаталистка? – удивился Гена.
– Я реалистка, – отрезала Ира.
– А мне кажется, люди должны уметь заслужить расположение Бога. И тогда он в них поверит и поможет, – вдруг смело сказал Гена. – Мне кажется, – он кивнул на Нину, – она сможет это сделать!
– Интересно, как это сделать? Чем заслужить расположение Бога?
– Не знаю. Это легче почувствовать, чем объяснить. Как заслужить? Любовью, может быть…
– Любовью? – переспросила Ира. – Вы оригинально мыслите!
Она вдруг поняла, что не так он и глуп, этот молчаливый парень. И певица в этом маленьком кафе – замечательная.
Голос. Волшебный, удивительный голос. Такого на эстраде и не сыщешь. Да кому она нужна? Провинциалка ведь небось и не такая уж молоденькая – тридцатник. Ловить удачу, пожалуй, уже поздно.
– Спасибо за концерт, а теперь уж отвезите меня домой! – попросила Ира куда мягче прежнего.
Гена просиял:
– С удовольствием!
Нина раскланивалась после очередной песни, когда к ней подошел Эрик.
– Ты понравилась вон тому типу. Улыбнись ему! – приказал он.
– Какому типу? – Нина сделала вид, что ничего не поняла.
– Да вон, в белом пиджаке.
Она обернулась и увидела здоровенного белобрысого амбала. Тот поманил ее пальцем.
– Не хочу улыбаться, он мне не понравился, – решительно сказала Нина.
– Ты что, офонарела?! Иди немедленно к нему за стол. Он меня просил! – прошипел Эрик.
– Тебя просил, ты и иди!
Эрик завопил:
– Что ты сказала? Ты отсюда со свистом вылетишь! Ты хоть знаешь, кто это? Для тебя же, дура, стараюсь! Ты в курсе народной мудрости «Не полежишь на диване – не появишься на экране»?
– Мне не нравится такая мудрость!
– Последний раз предлагаю! Улыбнись ему!
– А я в последний раз отказываюсь. – Нина хихикнула.
Дело принимало серьезный оборот.
Эрик схватил ее за руку и уволок со сцены. Там, около кухни, он дал волю своему гневу.
– Я никому не позволю унижать меня в моем заведении! И вообще я никому не позволю себя унижать! Кто ты такая?! Я тебя спрашиваю! Ты кто? Кем ты себя вообразила?! Чучело огородное!
Выскочила толстенькая Эля, здешняя повариха.
– Эрик, пожалуйста, перестань! Эрик, прошу тебя!
Но Эрик не останавливался.
– Убирайся немедленно! Катись к себе домой! Будешь там по утрам с ишаками горланить «Амаполу» свою! Нечего здесь тебе делать с порядочными людьми!
Он бросился в каморку Нины. Пнул ногой раскладушку, схватил Нинино пальто… и вдруг увидел фото красавца мужчины. Содрав его со стены, завопил:
– А это что за деятель? Что это за урод?
Тут не выдержала и Нина:
– Не смей трогать его своими грязными лапами!
Эрик бросил портрет на пол:
– На, забирай своего фраера и катись отсюда! Чтоб я тебя здесь больше никогда не видел до самой моей смерти. Не подходи к этому заведению!
Подняв с пола портрет, Нина молча надела пальто и пошла к выходу.
Сердобольная Эля нагнала ее:
– Нин, ну куда ты пойдешь? Ты б прощения у него попросила. Эрик не злой, поорет, а потом простит!
– Не буду я просить прощения! – Нина обмотала большой шарф вокруг шеи, шапки у нее не было, и выскочила на улицу.
Она побрела по скользкой тропинке к шоссе, где горели огни.
Идти ей и впрямь было некуда…
А Гена, тем временем, вез Иру домой.
– С вами очень легко, Гена! – вдруг улыбнулась она.
– Но раньше вы меня почему-то просто не замечали. Спасибо вам за этот вечер.
Она снова улыбнулась:
– Это я вас должна благодарить. Я выйду здесь. Не провожайте. Увидимся. – И вышла из машины.
Гена смотрел, как она идет к подъезду дома. Он загадал – если обернется, значит…
Ира, открывая дверь подъезда, обернулась и помахала ему рукой.
Замерзшая Нина остановилась, погрела руки собственным дыханием, плотнее запахнула демисезонное пальто. Ох уж этот холод!
Она заметила неподалеку ларек, подняла с земли свою сумку и направилась к ларьку.
Ларек был закрыт, но продавец оказался на месте. Он читал газету. Нина забарабанила в окошко. Окошко открылось, показалось лицо Гриши.
– Вам чего?
– Парень, ты пиво продаешь?
– Продаю! – гордо ответил Гриша.
Нина высыпала в его ладонь кучу мелочи:
– Хватит?
Гриша разозлился – монеты были такие мелкие, какие в магазинах норовят не принимать.
– Женщина, вы мне столько мелочи навалили! Я же до утра считать буду!
– Считай. Я не тороплюсь, – весело откликнулась Нина.
– И откуда вы такие беретесь? – злобно огрызнулся парень.
– Я артистка, – гордо сообщила Нина.
– Из погорелого театра?
– Нет. Из ночного кабака.
– Значит, точно из погорелого!
– А что, я тебе так не нравлюсь? Слушай, у меня завтра день рождения, – вдруг сказала она молодому продавцу, – пусти погреться!
– Еще чего! Не положено!
– Я южная. Сдохну сейчас. Тебе труп у ларька нужен? – пригрозила Нина.
И он вдруг сдался. Сдался, хотя Леша Воронков и сам хозяин палатки строго-настрого запретили ему открывать дверь ларька посторонним.
Он не просто пустил ее погреться. Он напоил ее чаем, видя, что она совсем замерзла.
– Ну и зачем же вы сюда приехали, если зиму не выносите?
– За тем же, за чем и ты. За счастьем! За деньгами! Что ты, тупой?! Зачем люди в Москву едут? В театры ходить? У нас тоже отличные театры. И море есть!
– Вот и купалась бы!
Нина только открыла рот, чтоб в ответ нахамить, как вдруг из приемника, послышалась песня. Это была ее любимая «Амапола».
– Сделай погромче!
Впрочем, она сама кинулась к приемнику. И запела вместе с тенором эту чудную мелодичную песню.
