Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 55
– Я человек правых взглядов, – произнес Робер, не знаю к чему. – Но учтите… – и он поднял указательный палец, словно бы от чего-то меня предостерегая.
С самого начала путешествия я заметил, что он воображает, будто я левак, и ожидает удобного случая затеять спор; однако я не собирался попадаться на удочку. Я закурил; он сверлил меня взглядом.
– Счастье – деликатная штука, – произнес он назидательно, – его трудно найти внутри себя и невозможно вовне.
Помолчав несколько секунд, он добавил строгим тоном:
– Шамфор[11].
Лионель смотрел на него с восхищением, Робер, казалось, совершенно его очаровал. Изречение, на мой взгляд, спорное: если поменять местами слова «трудно» и «невозможно», мы, пожалуй, подошли бы ближе к истине; но я не собирался вступать в дискуссию и желал вернуть разговор в обычные рамки туристического общения. А кроме того, я начинал чувствовать влечение к номеру 47 – маленькой тоненькой таиландке, возможно излишне худой, но с пухлыми губами и милым личиком; на ней была красная мини-юбка и черные чулки.
Заметив, что я отвлекся, Робер обернулся к Лионелю.
– Я верю в истину, – сказал он тихо, – в истину и в то, что она может быть доказана.
Слушая его вполуха, я с удивлением узнал, что он математик со степенью и в молодости писал многообещающие работы о группах Ли. Эта информация меня очень заинтересовала: существовала, значит, сфера или область человеческого знания, где он первый отчетливо разглядел истину, реальную, доказуемую.
– Да… – согласился он чуть ли не с сожалением. – Разумеется, позднее все это было продемонстрировано в более общем виде.
Потом он преподавал, в частности на подготовительных курсах; отдал свои зрелые годы безрадостному занятию – натаскиванию юных идиотов, из которых самые способные мечтали поступить в Высшую школу искусств и ремесел или в Политехническую.
– Впрочем, ученый-математик из меня все равно бы не вышел. Это мало кому дано.
В конце семидесятых он участвовал в работе комиссии министерства по реформе математического образования – чистой воды кретинизм, по его собственному признанию. Теперь ему пятьдесят три; три года назад он вышел на пенсию и пристрастился к сексуальному туризму. Был женат трижды.
– Я расист… – сообщил он бодро. – Я стал расистом… Путешествия, – продолжал он, – непременно порождают в нас расовые предрассудки или же укрепляют их. Что можно сказать о других людях, пока их не знаешь? Разумеется, воображаешь их такими же, как ты сам; а тут понемногу начинаешь осознавать, что в действительности все обстоит несколько иначе. Западный человек работает, сколько может; зачастую работа ему скучна, противна, но он все равно делает вид, что она его интересует, – это распространенный случай. В пятьдесят лет, устав от преподавания, от математики и всего остального, я решил посмотреть мир. Я тогда в третий раз развелся и в смысле секса уже ни каких открытий не ждал. Сначала я поехал в Таиланд, потом сразу – на Мадагаскар. С тех пор я больше никогда не спал ни с одной белой женщиной, желания даже не испытывал. Поверьте мне, – добавил он, сжав Лионелю руку, – по-настоящему нежной, податливой, мускулистой и мягкой киски, вы не найдете ни у одной белой женщины: перевелись окончательно.
Номер 47 заметила, что я на нее настойчиво смотрю; она улыбнулась мне и закинула ногу на ногу, отчего стал виден ярко-красный пояс для чулок. Робер между тем продолжал вещать.
– Во времена, когда белые считали себя высшей расой, – говорил он, – расизм опасности не представлял. В XIX веке переселенцы, миссионеры и учителя видели в негре крупное и не очень злобное животное с забавными манерами, что-то вроде хорошо развитой обезьяны. В худшем случае к нему относились как к вьючной скотине, полезной и способной выполнять весьма сложные задачи; в лучшем – усматривали в нем душу, примитивную, неотесанную, однако способную при соответствующем воспитании подняться к Богу, а то и к высотам западного разума. Так или иначе, его держали за низшее существо, за «меньшого брата», а к низшим человек не испытывает ненависти, самое большее – добродушное презрение. Этот доброжелательный, я бы сказал, гуманистический расизм сошел на нет. С той поры как белые признали черных равными себе, стало очевидно, что за этим последует признание их превосходства. Понятие равенства в человеке не заложено, – и он снова поднял указательный палец.
Я уже приготовился выслушать очередную цитату из Ларошфуко или не знаю кого еще – но нет. Лионель наморщил лоб.
– Когда белые ставят себя ниже, – Робер старался, чтоб его правильно поняли, – создается почва для возникновения новой разновидности расизма, основанной на мазохизме: история показывает, что именно она приводит к насилию, расовым войнам и массовому истреблению людей. Все антисемиты, к примеру, единодушно наделяют евреев определенного рода превосходством; почитайте антисемитские писания предвоенного времени: в них поразительней всего то, что авторы считают евреев умнее и хитрее себя, приписывают им особые способности в области финансов и небывалую взаимную поддержку внутри общины. А в результате – шесть миллионов трупов.
Я снова взглянул на сорок седьмую: ожидание всегда волнует, хочется растянуть его как можно дольше, но при этом есть риск, что девушку уведет другой. Я поманил официанта.
– Я не еврей! – воскликнул Робер, полагая, что я собираюсь ему возразить. В самом деле, я многое мог бы сказать; во-первых, мы все-таки в Таиланде: лица желтой расы всегда воспринимались белыми не как «меньшие братья», а как развитые существа, принадлежащие к другим цивилизациям, отнюдь не примитивным и нередко опасным; кроме того, я мог бы напомнить ему, что мы пришли сюда заниматься любовью и за болтовней только попусту теряем время; собственно, это было моим главным возражением.
Подошел официант, Робер небрежным жестом заказал всем еще по порции.
– I need a girl, – произнес я сдавленно, – the girl forty seven. Официант повернул ко мне взволнованное непонимающее лицо; за соседним столом как раз устроилась группа китайцев, они шумно галдели.
– The girl number four seven! – прокричал я по слогам.
Он наконец понял, расплылся в улыбке, поспешил к установленному перед стеклом микрофону и что-то в него проговорил. Девица встала, спустилась по ступеням и, приглаживая на ходу волосы, направилась к боковому выходу.
– Поначалу расизм, – продолжал Робер, стрельнув глазами в мою сторону, – проявляется в нарастающей антипатии и обострении соперничества между мужскими особями двух различных рас, но одновременно усиливается половое влечение к самкам другой расы. Подлинная суть расовой борьбы, – чеканил Робер, – не в экономике и не в культуре; тут причины грубого биологического свойства: состязание за молодые влагалища.
Я чувствовал, что сейчас его занесет в дарвинизм, но тут официант возвратился в сопровождении номера 47 – Робер поднял глаза и внимательно на нее посмотрел.
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 55
