Глава 1
«Ночь прошла, а день приблизился;
итак отвергнем дела тьмы
и облечемся в оружия света.»
Послание к Римлянам
В пятницу вечером я побывал в гостях у коллеги. Нас там было человек тридцать, не меньше, и все – служащие среднего звена, возрастом от двадцати пяти до сорока лет. И вот в какой-то момент одна дуреха начала раздеваться. Сняла майку, потом лифчик, потом юбку, и всё это – с немыслимым кривлянием. Оставшись в одних трусиках, она несколько секунд вертелась, а потом, не зная, что делать дальше, принялась одеваться. Между прочим, эта девица ни с кем не спит. Что лишь подчеркивает нелепость ее поведения.
После четвертой рюмки водки я почувствовал себя неважно, и мне пришлось растянуться на подушках, наваленных на полу за диваном. Чуть погодя явились две девицы и уселись на диван. Не то чтобы красотки – две толстухи из отдела обслуживания. Они вместе ходят обедать, читают книжки о развитии речи у детей и всякую такую ерунду.
Девушки тут же принялись обсуждать свежую новость: одна из сотрудниц отдела явилась на работу в мини-юбке, ну совсем уж мини, только что ягодицы прикрывает.
И как же они к этому отнеслись? Решили, что это замечательно. Их причудливо растянутые тени четко вырисовывались на стене надо мной. Казалось, что их голоса нисходят с огромной высоты точно Святой Дух. Да, мне было порядком-таки скверно, это ясно.
Потом еще минут пятнадцать они изрекали одну пошлость за другой. Что она имеет право одеваться как хочет, что она вовсе не стремится соблазнять мужчин, просто ей так удобно, она желает нравиться самой себе и так далее, и тому подобное. Последние, удручающие остатки рухнувшего феминизма. В какую-то минуту я даже произнес это вслух: «Последние, удручающие остатки рухнувшего феминизма», но они меня не услышали.
Я тоже обратил внимание на эту девушку. Еще бы: ее трудно было не заметить. Даже начальник отдела обслуживания возбудился.
Я заснул и не услышал окончания беседы, но мне приснился кошмар. Две толстухи прогуливались по коридору мимо отдела обслуживания, задирая ноги кверху и распевая во все горло:
Я гуляю с голым задом
Не для ваших жадных взглядов!
Мохнаты ноги выставляю,
Потому что так желаю!
Девушка в мини-юбке стояла в дверном проеме, но на сей раз на ней было длинное черное платье, строгое и таинственное. Она с улыбкой смотрела на них. На плече у нее сидел огромный попугай: это был начальник отдела. Время от времени она как бы небрежно, но умело поглаживала ему перья на животе.
Проснувшись, я понял, что меня вырвало на ковер. Вечеринка подходила к концу. Я закрыл блевотину подушками, встал: надо было попытаться добраться до дому. И тут я обнаружил, что потерял ключи от машины.
Глава 2Среди сплошных Марселей
Послезавтра было воскресенье. Я вернулся в этот квартал, но так и не смог найти мою машину. Честно говоря, я забыл, где ее поставил; то ли на этой улице, то ли на соседней – все улицы были похожи друг на друга. Улица Марселя Самба, улица Марселя Дассо… кругом Марсели. Прямоугольники домов, в которых живут люди. Всё ужасно одинаковое. Но где же моя машина?
Бродя среди этих Марселей, я почувствовал, что порядком устал от машин и от всего, что творится на белом свете. С того дня, как я купил «пежо-104», от него были одни неприятности: частый, непонятно для чего нужный ремонт, постоянные столкновения с другими машинами… Конечно, водители делают вид, будто для них это – пустяк, идут на полюбовное соглашение, говорят: «Ладно, о'кей», но при этом сверлят тебя ненавидящим взглядом; это крайне неприятно.
И потом, если вдуматься, на работу я все равно добирался на метро; уезжать из города на выходные почти перестал, поскольку ехать, собственно, было некуда и незачем; для отпуска я все чаще выбирал организованный, иногда клубный отдых. «Так на что мне эта машина?» – с досадой говорил я себе, сворачивая на улицу Эмиля Ландрена.
И однако я уже успел дойти до авеню Фердинана Бюиссона, когда мне наконец пришло в голову заявить о краже автомобиля. Сейчас угоняют так много машин, особенно на окраинах города; история с угоном встретит понимание и доверие у всех – и в страховой компании, и у моих коллег. В самом деле, разве можно признаться, что ты потерял машину? Сразу прослывешь любителем глупых розыгрышей, или даже ненормальным, либо просто кретином; это было бы очень опрометчиво с моей стороны. Такими вещами шутить не принято; именно в таких обстоятельствах складываются репутации, завязываются или прекращаются дружеские отношения. Я знаю жизнь, у меня есть опыт. Признаться, что ты потерял машину, – значит практически поставить себя вне общества; нет, решено: заявляем о краже.
Поздно вечером одиночество стало физически ощутимым, причиняющим боль. Листки бумаги, слегка запачканные соусом от тунца по-каталански, усеивали кухонный стол. Это были наброски к диалогам животных; диалоги животных – литературный жанр не хуже, а может даже получше всех прочих. Данный опус назывался «Диалоги коровы и кобылы»; его можно было бы определить как размышление об этике, а навеян он был краткой служебной командировкой в Бретань, в область Леон. Вот показательный отрывок из этого диалога:
«Вначале взглянем на бретонскую корову: круглый год она пасется, ни о чем другом не помышляя, ее лоснящаяся морда опускается и поднимается с удивительной регулярностью, и никакая тревога не затуманит проникновенный взгляд ее светло-карих глаз. Всё это вызывает полное доверие, всё это как будто свидетельствует о глубоком экзистенциальном единстве, о завидном совпадении бытия в мире и бытия в себе. Увы, в данном случае философ попадет впросак, его доводы, хоть и основанные на безошибочной и тонкой интуиции, окажутся несостоятельными, ежели только он не озаботится заранее навести справки у природоведа. Ибо природа бретонской коровы двойственна. В течение года наступают периоды (предусмотренные неумолимой логикой генетического программирования), когда во всем ее существе происходит разительная перемена. Мычание становится громче, протяжнее, меняется даже его гармоническая структура, и порою оно до странности напоминает жалобные звуки, издаваемые сынами человеческими. Движения становятся более нервными, порывистыми, иногда она припускает рысцой. А ее гладкая, лоснящаяся морда, прежде казавшаяся идеальным воплощением первозданной мудрости, искажается, кривится от мучительного воздействия некоего властного, необоримого желания.
Разгадка этой тайны весьма проста: бретонская корова желает (надо отдать ей справедливость: это желание – единственное в ее жизни), чтобы ее, как выражаются на своем циничном жаргоне скотоводы, «покрыли». И ее покрывают, когда напрямую, а когда нет; ведь шприц для искусственного осеменения может, пусть и не без некоторого эмоционального ущерба, заменить в этом деле половой член быка. В обоих случаях корова успокаивается и возвращается в свое исконное состояние глубокой задумчивости, с одной лишь поправкой: через несколько месяцев она произведет на свет хорошенького теленочка. В чем, заметим между делом, и состоит интерес скотовода».
