– Я могу рассчитывать на комиссионные? – глянул на Луку Таран.
– Конечно, месье! О чем речь! Это законно.
Лука отправил судно с грузом на Гваделупу, а сам остался ждать рождения ребенка.
Луиза была рада его решению. Но через несколько дней прибежал посыльный с известием о тяжелой болезни ее отца.
– Как это некстати, дорогой! – воскликнула Луиза. – Я едва передвигаюсь, а тут такое горе! Ты не посетишь отца, милый?
– Конечно же, Лиза! Я сейчас же поеду к нему! Или лучше пойду пешком – тут ходьбы пять минут. И не волнуйся. Я скоро вернусь.
В доме отца Луизы царили полумрак и тихая суета. Доктор только что вышел, и Лука бросился к нему. Тот с трудом объяснил на ломаном французском, что произошло с хозяином.
– Паралич, сударь. Месяц нет смерть, будет жить.
– Значит, положение трудное, доктор?
– Очень трудно, сударь. Надо готов быть к плохо. Бедная Луиза! Хорошо, она быть дом!
Лука как мог мягче обрисовал жене состояние отца и просил не волноваться.
– Этого надо было ожидать, дорогая моя Луиза, – говорил он утешительно. – Старики умирают. Это смерть детей трагедия, а стариков – неизбежное явление.
– Тебе хорошо так говорить, Люк! Не твой отец умирает!
– Мои родные были убиты, когда мне и восемнадцати не было, Луиза. И я горевал. Так мои были еще не старые. Не то что твой батюшка. Сколько ему?
– Скоро должно быть семьдесят два, – удрученно ответила Луиза.
– Дорогая! До таких лет мало кто доживает! Это же хорошо, что так долго прожил батюшка! И не волнуйся, еще ничего неизвестно. Все может измениться, и он поправится. Доктор сказал, что с этим можно прожить и десяток с лишним лет. И, кстати, посоветовал тебе не выходить из дому. Был доволен тобой, тем, что ты осталась дома.
Дни потянулись медленные, тоскливые. И когда посыльный оповестил о кончине отца, у Луизы тут же начались схватки. Поэтому похороны прошли без нее.
Хорошо, что нашлись дальние родственники жены, которые все хлопоты взяли на себя. Лука был благодарен им за эту заботу.
Луиза пошла на могилу отца лишь тогда, когда здоровье позволило это сделать.
Лука же больше занимался сыном, который был не совсем крепок и нуждался в постоянном присмотре.
– Придется нанять кормилицу и няньку, – вздохнула Луиза с отчаянием в голосе. – У меня со всеми этими несчастьями совсем нет молока. Как все плохо сложилось!
– Главное, что ты здорова. В твоем возрасте родить не так уж просто, да еще в первый раз. Благодари Всевышнего, что он ниспослал тебе такую благодать, Луиза! Могло быть много хуже.
– Ты прав, Люк. Надо отслужить молебен и за упокой и за здравие. И возблагодарить Господа нашего за то добро, что он положил нам!
– Не нам, дорогая Луиза, а тебе! И этого не стоит забывать.
И все же Лука был доволен. Кормилица-негритянка, которую звали Марта, отлично справлялась со своими обязанностями, и ребенок рос здоровым. Его окрестили в церкви и дали имя Максим, как настоял Лука. Да Луиза и не возражала.
Но прошло самое трудное время, и Лука стал задумываться. Он с нетерпением поджидал возвращения своего судна. С ним должны были прибыть сведения о Катуари. И теперь, когда невзгоды миновали, сердце опять защемила тоска по индианке. Она тоже должна была родить скоро, и его неудержимо тянуло к ней. Его разрывало между сыном и Катуари. А судна все не было.
И когда оно бросило якоря в бухте Мариго, Лука вскочил в ялик и скоро уже вскарабкался по трапу на палубу.
– Почему так долго не возвращались? – тут же закричал Лука, не отвечая на приветствия друзей.
– Не гонять же судно с балластом, Люк, – спокойно ответил Самюэль. – Ждали груз. Зато теперь можно с чистой совестью отдохнуть и поговорить.
– Где Жан? Я что-то его не вижу!
– Я здесь, хозяин! Готов слушать, говорить.
– Ладно, ребята! Занимайтесь делами, а вечером быть у меня. Я стал отцом! Жан, ты отправляешься со мной прямо сейчас.
– О! Люк! Это следует отметить! Обязательно будем у тебя, – Самюэль расплылся в радостной улыбке.
Лука греб к причалу, а Жан подробно рассказывал про усадьбу. Но больше о Катуари.
– Она тоскует, хозяин. Волнуется, страх, роды скоро, а хозяин нет. Просила поторопить с возвращением.
– Ты ей говорил про Луизу?
– Нет, хозяин! Как я мог? Приказ нет! Молчать!
– Хорошо! Но что мне делать?
– Надо ехать в усадьба, хозяин. Потом придумать.
– Легко сказать! Ладно. Что слышно об индейцах?
– Ничего слышать нет, хозяин. Карибы прятать в лес, гора.
– Про меня слухи есть?
– Я не знать, хозяин. Слышать нет. В поселок ходить нет. Назар говорить нет, а Катуари сидеть дом.
Лука задумался. Мысли не дали ему спокойствия.
Две недели спустя он уговорил Луизу отпустить его домой.
– Окончательно приготовлю все необходимое для вашего переезда и вернусь за вами. Это будет через месяц, если ничего не задержит, дорогая Луиза.
– Люк, милый, мне кажется, что ты что-то от меня скрываешь. Не томи душу! Расскажи, прошу тебя!
– Луиза! Что тебе рассказать? Меня зовут дела. Теперь я не имею права на беззаботную жизнь! У меня семья, и я должен заботиться о ней!
– Милый, здесь все есть! Все налажено! Почему бы не остаться на месте? Зачем переезжать, да еще с младенцем? Это может быть опасно!
– Так это через месяц, Луиза! И идти всего дня три. От силы четыре. Успокойся и не переживай. Мне необходимо завершить там много дел.
Он уехал с тяжелым ощущением неприятностей, ожидающих его.
Всю дорогу до Гваделупы он думал, что объяснение с Катуари неизбежно. С трепетом представлял, как она воспримет это. От такой женщины всего можно ожидать. Но и вести себя по-прежнему, скрывать все было бессмысленно и даже опасно.
И все же он был уверен, что Кату можно уговорить, хотя это будет очень и очень трудно. С Луизой все сложится проще. Так, во всяком случае, ему казалось.
Глава 4
Лука еще издали заметил Катуари. Она медленно шла, неся большой живот гордо, непринужденно, почти не изменив свою походку. Лицо ее ему не понравилось своей хмуростью и сосредоточенностью.
И все же голос прозвучал бодро, когда она крикнула с причала:
– Люк! Быстрей греби! Я жду!
Этот голос несколько приободрил молодого человека. Он лихо подвел ялик к причалу и вскочил наверх, ощущая прилив радости и волнение от встречи.
– Осторожнее, Ката! – прошептал он на ухо женщине, прижал слегка к себе и нежно поцеловал в губы. И удивился, что эта нежность сама, непроизвольно выпирает из него.
