– О чем ты думаешь? – спросила Джейн, судорожно сжимая ручку покупочной тележки.
– Играю на аккордеоне, – ответил Хого.
Мы не знали, на чем сорвать свой гнев и отчаяние, а потому пошли на улицу и побили собаку. Собака была большая, так что все в порядке. Все честно. Гаргантюанская чугунная собака высотой в девятнадцать футов, ознаменовавшая собой столетнюю годовщину изобретения мяса…
– Осторожнее, – сказал Кевин. День был свежий, свежее многих на нашей памяти. Девушки снова оборачивали свои головы тканью, ярко расцвеченный ситец перекидывался через верхушку к задней части и там, на задней части, где начинается нежная шея, завязывался узлом. Некоторое количество бродяг и тунеядцев валялось перед домом и заметно пятнало тротуар. Билл выглядел усталым. Я бросил на его лицо несколько добавочных взглядов. Затем подошли еще какие-то люди и сказали, что они артисты.
– Какие артисты?
– Вы имеете в виду, хорошие или плохие?
– Я не имел в виду не это, но каков ответ?
– Боюсь, плохие, – сказал главный артист, и мы отвернулись. Не это мы хотели слышать. Все было очень сложно и сетчато. Пятно оставалось на месте – просачивалось по водопроводу и по трубам, а еще его проносили в чемоданах. На коричневом костюме старого официанта лацканы из жеребка. Это вгоняло в тоску. Хого объявил, что Пол стоит в самой середине его, Хогова, лебенсраума.[21]Прозвучало зловеще. Мне не понравилось, как это прозвучало. Мы приняли еще по несколько «Хохотушек Мэри» под редиску. Хого точил свой крис. Бешено вращавшееся точило точило сталь. Визг стоял такой, что вы, наверное, сами знаете. Хого испытал крис на своем большом пальце. Красная капля крови. Крис действовал как надо. Завершив заточку криса, Хого начал точить свой боло. Затем он заточил свой паранг, свой мачете и свой дирк.
– Я люблю, чтобы все было заточено.
Президент снова выглянул в окно. Еще одна ночь, подобная ночи, описанной нами выше, и Президент выглядывал в то же окно. Индекс Доу-Джонса как падал, так и падал. Люди как были в лохмотьях, так и были. Президент на миллисекунду развернул свой ум на нас, сюда.
– В бога душу ил речной, – сказал Президент. – Ну неужели ж ничто не может быть путем?
Я не осуждаю его за такое изъявление чувств. Все рассыпается на части. Происходит много всякого.
– Я люблю ее, Джейн, – сказал Хого. – Кто бы она ни была, она – моя, а я – ее, виртуально, если уж не реально, навсегда. Я должен тебе это сказать, потому что, как ни крути, я пред тобой в некотором долгу за то, что тебе пришлось так долго сносить мое далеко не идеальное поведение. За все эти годы.
– Поэта должно утешать и устрашать, – сказал Генри. – Точно так же Билла должно привести к суду, за все, что он напортачил. Этот последний фокус стал доподлинной последней соломинкой. По сути суд мне видится чем-то в роде сеанса психоанализа, процедурой скорее терапевтической, нежели юридической. Мы должны докопаться до причин того, что он совершил. Когда он швырнул две упаковки миллеровского «Хай-Лайфа» в лобовое стекло этого синего «фольксвагена»…
Пол изучал окно Белоснежки из своего подземного сооружения. «Какая счастливая мысль! Мысль соорудить это подземное сооружение в непосредственной близости дома. Теперь я могу держать ее под неусыпным наблюдением при посредстве системы зеркал и специально обученных собак. Вот и сейчас одна из моих обученных собак исследует этого несомненно смазливого разносчика с мясного рынка, который подозрительно долго околачивается у двери. С первыми лучами рассвета я получу подробное донесение. Господи, это ж подумать только, во сколько мне влетело их обучение! Порядка двух тысяч долларов на собачью душу. Как бы то ни было, деньги можно считать удачно потраченными. Предприми я это предприятие с не-дообученными собаками, были бы все шансы, что пойдет сикось-накось, а так – накось, выкусь, по крайней мере на собачью природу вещей можно положиться».
Белоснежка была на кухне, драила мясо. «О зачем судьба подсовывает нам альтернативы раздражающие и фрустрирующие? Почему, к примеру, могу я выйти из этого дома через открытое окно и спать с Полом в его яме? К счастью, эта альтернатива не слишком привлекательна. Полова принце – образность как-то пожухла и опала, а голый Пол без ауры – просто еще один самодовольный буржуа. И поглядывая в окно при посредстве зеркала, я вроде бы заметила за его плечом некую темную гнусно притягательную фигуру, совершенно мне не знакомую. Кто это? В сравнении с этой незнакомой фигурой фигура Пола примерно так же привлекательна, как горчичник. Теперь я никогда не спущусь в его яму. И все же этот возможный ход навязчиво маячит на доске, мешая продумать другой, возможно – не в пример лучший».
– Ну вот меня и снова оставили на бобах, – раскололась Джейн в палате редких ядов в материнских покоях – роскошной двухуровневой квартире в доме на тихой, обсаженной деревьями улице в благопристойном районе. – Оставили на бобах по большому счету. Я больше не пользуюсь высочайшим расположением Хого де Бержерака. Его высочайшее расположение переложено на другую, так что теперь она им пользуется, а я наконец осталась одна на одну со своей злобностью. Лицом к лицу. Впервые в моей истории у меня нет любовника, способного умягчить мою злобность целительным бальзамом былой любви. Теперь у меня нет ничего, кроме злобы. – Джейн окинула взглядом высокие, от пола до потолка стеллажи раннеамериканских специй, где стройно выстроились банки с аккуратными ярлыками, вмещавшие отраву на любой вкус: чернодонна и колиголов, поганка румяная и подлянка вредная, духомор и мухобор, кошьяк, гиоцин и ослен. – Теперь придется околдовать кого-нибудь, ибо такова моя роль, а бежать от своей роли есть занятие, как учит нас Кардан, при окончательном анализе босоногое. Вопрос только в том, какую форму примет моя злокозненность в данном случае? В этот погожий февральский денек? Что-нибудь из области межличностных отношений было бы занимательно. Чьи же межличностные отношения отравлю я изящной дикостью своего изобильного воображения и таланта к отварам? Схожу-ка я, пожалуй, к дому Белоснежки, где она сожительствует с семерыми мужчинами в смехотворной травестии общепринятого поведения, да взгляну, что у них там творится. А если что и творится, я, быть может, сумею это растворить и стравить, к примеру, в уголок церковного погоста.
– Билл, первое слово предоставляется вам. Начните с того, каким образом вы сперва измыслили, а затем подпитывали эту химеру – иллюзию вашего личного величия. Что помогло вам сперва узурпировать водительство, а затем его удерживать, несмотря на изобилие доказательств вашей полной несостоятельности, последним из коих стал ваш швырок пакета из плотной коричневой бумаги, содержавшего две шестибаночные упаковки миллеровского «Хай-Лайфа», в лобовое стекло синего «фольксвагена», управлявшегося И. Фондю и Г. Мэхтом. Двумя полностью и абсолютно незнакомцами, насколько нам известно.
– Вам, быть может, и незнакомцами, но не мне.
– Знакомцы или нет, заданный вопрос не в этом. Отвечайте на заданный вопрос. Каким образом вы сперва измыслили, а затем подпитывали…
