Александр III снова призвал его на службу государству и 4 октября 1881 года возвел в должность Председателя Комитета министров. Рейтерн с согласия царя составил Комитет из неординарных людей, которые в своей деятельности часто были далеки от двора и бюрократии. Впоследствии это правительство очень умный и прекрасно образованный человек великий князь Александр Михайлович охарактеризовал так: «Князь Хилков, назначенный министром путей сообщения, провел свою полную приключений молодость в Соединенных Штатах, работая в качестве простого рабочего на рудниках Пенсильвании. Профессор Вышнеградский – министр финансов – пользовался широкой известностью за свои оригинальные экономические теории. Ему удалось привести в блестящее состояние финансы империи и немало содействовать повышению промышленности страны. Заслуженный герой русско-турецкой войны генерал Ванновский был назначен военным министром. Адмирал Шестаков, высланный Александром II за границу за беспощадную критику нашего военного флота, был вызван в Петербург и назначен морским министром. Новый министр внутренних дел граф Толстой был первым русским администратором, сознававшим, что забота о благосостоянии сельского населения России должна быть первой задачей государственной власти.
Сергей Юльевич Витте, бывший чиновником управления Юго-Западных железных дорог, обязан был своей головокружительной карьерой дальнозоркости императора Александра III, который, назначив его товарищем министра, сразу же признал его талант.
Назначение Гирса, тонко воспитанного, но лишенного всякой инициативы человека, на пост министра иностранных дел вызвало немалое удивление как в России, так и за границей. Но Александр III только усмехался. Охотнее всего он предпочел бы быть самолично русским министром иностранных дел, но так как он нуждался в подставном лице, то выбор его пал на послушного чиновника, который должен был следовать намеченному им, монархом, пути, смягчая резкие выражения русского царя изысканным стилем дипломатических нот. Последующие годы показали и несомненный ум Гирса. Ни один международный властитель дум и сердец, ни один кумир европейских столиц не мог смутить Гирса в его точном исполнении приказаний императора».
Созданием нового Комитета министров Александр III начал дело перевода России с пути реформ на путь контрреформ. Правда, первые законодательные акты по проведению нового курса появились через год, но общество почувствовало перемену политики сразу же.
Обеспечивая свою собственную безопасность и безопасность своей семьи, Александр III переехал в Гатчину и оставался там около двух лет, пока не было покончено с «Народной волей». Переселение в Гатчину избавляло императора и от нелюбимого им дворцового церемониала, и от пустых бесед с многочисленными родственниками, что позволяло царю все время проводить за работой, в чем он был подобен своему деду – Николаю I.
Казнь народовольцев
Во время этих событий готовился и суд над террористами. Вслед за Желябовым и Рысаковым арестовали Гесю Гельфман, Тимофея Михайлова, Кибальчича и, наконец, Перовскую. Кроме них отыскали и схватили еще многих, кто знал о готовившемся покушении, готовил его, но не принимал в нем непосредственного участия. Все русское общество было взбудоражено предстоящим процессом, и судьба арестованных убийц волновала тысячи граждан России. Среди них были два ее гения – писатель Лев Толстой и философ Владимир Соловьев.
Толстой, промучившись много дней от мысли, что из-за его бездеятельности могут погибнуть несколько человек, вдруг увидел сон, в котором он сам был палачом и держал петлю, собираясь вешать осужденных. Очнувшись от ужасного сна, он тут же сел к столу и начал: «Я, ничтожный, не призванный и слабый человек, пишу русскому императору и советую ему, что ему делать в самых сложных трудных обстоятельствах, которые когда-либо бывали…». Исписав много листов, в конце концов давал совет простить их, исходя из идеала любви, прощения и воздаяния добром за зло. Он передал это письмо своему старому корреспонденту философу и критику Н. Н. Страхову (давнему противнику Чернышевского, Салтыкова-Щедрина, Некрасова и прочих нигилистов и социалистов, близкому другу Достоевского), чтобы оно было вручено обер-прокурору Синода Победоносцеву, а тот, в свою очередь, положил бы его на стол своему воспитаннику, коему оно и предназначалось.
Технический расчет Толстого был правилен, но стратегический – совершенно неверен. Победоносцев, получив и прочитав письмо, отказался передавать его царю, потому что буквально накануне сам вступил в переписку с Александром, заняв совершенно противоположную позицию. Победоносцев писал: «Если будут Вам петь прежние сирены о том, что надо успокоиться, надо продолжать в прежнем направлении, – о, ради Бога, не верьте… Злодеи, погубившие родителя Вашего, не удовлетворятся никакой уступкой и только рассвирепеют. Их можно унять, злое семя вырвать только борьбой с ними не на живот, а на смерть – железом и кровью».
28 марта, когда уже шел суд, с призывом помиловать убийц обратился великий русский философ Владимир Соловьев. Он сделал это открыто, во время публичной лекции, попросив царя простить безоружных, и Александру тотчас же о том сообщили. Испугавшись, что призыв Соловьева хоть немного повлияет на царя, Победоносцев тут же написал ему новое письмо: «Уже распространяется между русскими людьми страх, что могут представить Вашему величеству извращенные мысли и убедить Вас в помиловании преступников. Может ли это случиться? Нет, нет, и тысячу раз нет – этого быть не может, чтобы Вы перед лицом всего народа русского в такую минуту простили убийц отца Вашего, русского государя, за кровь которого вся земля (кроме немногих, ослабевших умом и сердцем) требует лишения и громко ропщет, что оно замедляется». Император Александр, прочитав письмо, подписал вверху: «Будьте покойны, с подобными предложениями ко мне не посмеет прийти никто, и что все шестеро будут повешены, за что я ручаюсь».
К смертной казни приговорили все же пятерых – Желябова, Перовскую, Михайлова, Кибальчича и Рысакова. Гесю Гельфман оставили в живых, так как она была беременна; приведение приговора отложили до рождения ребенка.
Их повезли на казнь ранним утром 3 апреля. С высоких позорных черных колесниц они увидели запруженный народом огромный Семеновский плац, высокий черный эшафот и 5 виселиц. Кругом стояли войска, гремели барабаны, и хотя Михайлов что-то кричал, ничего слышно не было. Под виселицами, переминаясь с ноги на ногу, стоял единственный в России палач – Иван Фролов, казнивший впоследствии чуть ли не всех приговоренных к повешению. На всех преступников надели саваны и первым вздернули Кибальчича. Потом наступил черед Михайлова, который дважды сорвался с перекладины и был повешен только с третьего раза. После Михайлова наступила пауза – палач и его помощники стали осматривать веревки, усиливать их прочность, крепить узлы, а трое приговоренных ждали, когда наступит их очередь.
Софья Перовская была первой женщиной в России, казненной по политическим мотивам, а вся экзекуция 3 апреля была последней публичной казнью. Законом от 26 мая 1881 года предписывалось совершать казни скрытно, преимущественно в тюрьмах, но и этот закон потом неоднократно нарушался, обрастая дополнениями, поправками и особыми, им не предусмотренными обстоятельствами.
