— Всегда о сыне мечтал, о таком вот, как ты. Хороший ты парень, Олег, надежный. Такие и раньше не часто встречались, а уж теперь и вовсе поизвелись. Я бы с тобой в разведку пошел и, приведись, самое дорогое доверил бы — без сомнений.
Эти слова генерала — «надежный», «доверил бы самое дорогое» — и сейчас грели самолюбие Олега. А что же у него было, у генерала, самое дорогое… Олег машинально листал альбом, рассматривал фотографии, поражаясь, как дочь похожа на отца. Даже посмотрел на нее, сравнивая.
— Нет, я на маму похожа, — поняла его женщина. — Разве что в манерах что-то есть общее, в улыбке.
— Да нет, вы похожи — вот брови такие же, волосы… — Но ведь у кого-то еще он недавно видел и эти брови вразлет, не густые, собранные в четкую линию? И этот непослушный вихор надо лбом?
— А у Ирины остались родственники? — поинтересовался Олег. — Кто ее хоронил — не вы же? Ребеночка с ней похоронили?
— Не знаю, наверное, с ней. Мне, признаться, не до нее было. Когда все случилось, из госпиталя люди выскочили — врачи, медсестры — и Ирину с тем человеком забрали. Что было дальше, не интересовалась даже, слишком много она нам горя принесла. Слышала, что похоронили ее на том кладбище, что и папу. А родственники у нее были — родители, но я их никогда не видела. И еще младшая сестра, Лена, она тогда еще недавно замуж вышла, кстати, за хирурга из того же госпиталя. Они, наверное, и хоронили, кто же еще?
Жена — Ирина, сестра — Лена, неродившийся ребенок, Иришка, которой сейчас три года — сколько совпадений, надо же… Мысли клоками вертелись в голове Олега, не желая складываться во что-нибудь цельное, путное. Путное, путь, дорога, шоссе… Теперь он точно знал, куда ему нужно идти.
Олег много раз провожал Лену до родительского дома, много раз подолгу с тоской смотрел на их окна, пытаясь представить, как выглядит Лена дома — без макияжа, в халатике или легких брючках и майке, с завязанными в хвост волосами. Он никогда ее такой не видел, но такая она заранее ему нравилась — домашняя, уютная. Он так тосковал о доме, об их с Леной общем доме и их общих детях. «Не надо волноваться, — приказывал себе Олег, поднимаясь пешком на пятый этаж. — Это всего лишь звонок, а это всего лишь дверь, а за ней — она…»
— Олег! — Лена не удивилась, не испугалась, она словно давно ждала его прихода. Именно такая, как он представлял, — в домашней майке, с волосами, заколотыми на затылке, родная… — Проходи, раздевайся. Сейчас будем чай пить.
Из комнаты выбежала Иришка — точно, те же брови и тот же вихор, что и у генерала.
— Не надо чай, давай поговорим. Нам надо поговорить.
Слушая Олега, Лена все больше мрачнела и сжималась. Казалось, она судорожно ищет способ запрятать свою тайну еще глубже и никогда — никогда! — не открывать ее Олегу. Один раз выстрелы того генерала уже ударили по ее жизни, по ее любви. И опять этот ужас! Она не хочет воспоминаний, не хочет перемен, пусть все остается как есть. Зачем он копается в этой истории, это так больно и так не нужно… А Олег все говорил и говорил, рассказывая то, о чем ему знать и не следовало. Откуда он знает все эти подробности, даже она, Лена, ничего про них не слышала. Олег признал, что был у генеральской дочери. Потом заговорила Лена:
— Ира была еще жива, когда ее привезли в операционную. В тот день дежурил — надо же, какое совпадение! — мой муж, — Лена щелкнула заколкой и тряхнула головой, темные волосы упали на лицо — она не хотела, чтобы он видел ее слезы. — Ира умерла через несколько минут после начала операции, он ничего не мог сделать. А ребенка удалось спасти. Девочка была слабенькая — семимесячная, никто и не надеялся, что выживет. Ее сразу же отвезли в роддом, там специальная аппаратура. Два месяца Иришку держали в инкубаторе. Поправлялась она плохо, словно знала, что сиротка, что никому не нужна, — так детские врачи говорили. А я возмущалась: «Как это — никому? Мне нужна, она моя родная племянница, теперь дочерью будет». Родители после похорон сами едва живы были, не могли мне помочь. Я очень любила сестру, и никогда бы не оставила ее ребенка. Муж моего порыва не разделял, но, можно сказать, под нажимом общественности — об этой истории все в госпитале знали — согласился на удочерение. Удочерить-то удочерил, а отцом не стал, не смог полюбить. После этого и начались скандалы, упреки, сцены ревности. Я его не осуждаю, чужого ребенка трудно принять, не всякий может. Я и от алиментов отказалась, зачем его наказывать? Пока учусь, нам бабушка с дедушкой помогают, но скоро работать пойду. Проживем. А ты в эту историю напрасно так углубляешься…
Последние слова Олег не слышал, он думал о старом генерале. Он доверил-таки ему, Олегу, самое дорогое — свою девочку, свою самую последнюю любовь. На собственной машине привез его к ней, а Олег — не понял. И наказывал всякий раз, как тот смел плохо подумать о его девочке, мстил по-солдатски, жестко. И гнал из машины случайных попутчиков, может, слишком жестоко гнал, но, видно, другого способа не нашел генерал.
— Скажи, а почему ты пошел к генеральской дочери? Вообще, почему стал распутывать всю эту историю? — Лена с любопытством смотрела на Олега.
— Машина заставила, рыжая стерва.
— Какая машина? Та, на которой ты меня первый раз подвозил? Но не поняла — как это, заставила?
— Рассказать — не поверишь! Я бы и сам не поверил, если бы с кем другим такие чудеса крутились…
Лена слушала, не перебивая. Когда Олег закончил рассказ, они оба увидели, что возле двери на полу сидит Иришка и, раскрыв рот, слушает сказку про рыжую машину.
— Дядя, а что теперь с этой машинкой будет? Она же такая умная, так все хорошо придумала…
— Даже и не знаю, что с ней будет. Сказка же еще не кончилась.
— Как это не кончилась? Она что же, настоящая — эта сказка? — Ирочка от удивления вытаращила на него глаза.
— Самая что ни на есть настоящая.
— А когда узнаешь, расскажешь? — заговорщицки прищурившись, спросила девочка.
— Конечно, мне самому интересно, что еще машина придумает. Мы же теперь с тобой часто видеться будем?
— Не знаю… — Ирочка обдумывала, стоит ли им часто встречаться? — А давай с тобой дружить? — Ирочка доверчиво протянула Олегу руку розовой ладошкой вверх.
— А давай! — Олег тихонечко хлопнул по детской ладошке и поразился, какая огромная у него ладонь — как у Гулливера.
Поздно вечером, уже собираясь ложиться спать, Олег услышал вой пожарной сирены. Подошел к окну — горели его «Жигули». Кто поджег, кому они помешали? Он спустился во двор и подошел к пожарным.
— Я хозяин этой машины, вот документы. Что случилось?
— Пока не знаем. Экспертиза покажет, сейчас криминалисты подъедут. У вас у самого версии есть, кто мог поджечь?
— Да нет… Кому этот металлолом нужен?
Но версия у него была, единственно возможная: объект выполнил задачу и самоликвидировался. При выполнении особо секретных операций к такому приему прибегают часто, он знал это точно — десантники бывшими не бывают.
