— Вы — жених Софии, — сообщила Джозефина.
Я признал верность этого утверждения.
— Но приехали вы сюда со старшим инспектором Тавернером.Почему вы приехали с ним?
— Он мой друг.
— Да? Он мне не понравился. Я ему ничего не скажу.
— О чем?
— О том, что я знаю. А я знаю очень многое. Мне нравится всезнать.
Она уселась на ручку кресла, продолжая внимательнейшимобразом изучать мое лицо. Я почувствовал себя как-то неуютно.
— Дедушку убили. Вы знаете?
— Да, — сказал я. — Знаю.
— Его отравили. Э-зе-ри-ном, — она выговорила названиелекарства очень старательно. — Интересно, правда?
— Пожалуй.
— Нам с Юстасом страшно интересно. Мы любим детективныеистории. Я всегда мечтала быть сыщиком. И сейчас я веду следствие. Собираюулики.
Это был, как я понял, премерзкий ребенок.
Девочка снова вернулась к интересующей ее теме.
— А человек, который пришел с инспектором Тавернером, тожесыщик, да? В книгах говорится — полицейских, переодетых в штатское, всегдаможно узнать по обуви. Но у этого полицейского обыкновенные замшевые ботинки.
— Все на свете требует перемен, — пробормотал я. Джозефинаистолковала это замечание по-своему.
— Да, — сказала она. — Думаю, скоро здесь произойдут большиеперемены. Мы переедем в Лондон и будем жить в доме на набережной. Мама давно обэтом мечтает. Она будет страшно довольна. А папа, пожалуй, бросит своюписанину. Раньше он не мог себе этого позволить. Он потерял кучу денег на«Иезавели».
— На Иезавели? — переспросил я.
— Да, вы не видели спектакля?
— О! Это спектакль! Нет, не видел. Я был за границей.
— Он не долго продержался на сцене, а точней, просто стреском провалился. Пожалуй, роль Иезавели не для мамы. А как вы считаете?
Я суммировал все свои впечатления о Магде. Ни в розовомнеглиже, ни в строгом костюме она не походила на Иезавель, но хотелось верить,что я был знаком еще не со всеми Магдами.
— Пожалуй, ты права, — осторожно согласился я.
— Дедушка сразу сказал, что спектакль провалится и что он несобирается вкладывать деньги в постановку пьески на религиозную тему. Но мамабыла страшно увлечена пьесой. Мне лично пьеса не особо понравилась. И ничегопохожего на библейскую историю. Я имею в виду, что в пьесе Иезавель вовсе нетакая злая, как в библии, — а страшно патриотичная и милая во всех отношениях.Это делало спектакль скучным. Кончался он, правда, хорошо: Иезавель выбросилииз окна. Только никакие псы ее тело за стеной Изрееля не ели. Жаль, верно? Вэтой истории мне больше всего нравится, как псы едят ее тело. Мама говорит,поставить эпизод с псами на сцене нельзя, но я не понимаю почему. Можно ведьдержать в театре дрессированных собак. — И девочка со смаком процитировала: —«И пошли хоронить ее, и не нашли от нее ничего, кроме черепа, и ног, и кистейрук». Интересно, почему псы не съели кисти ее рук?
— Понятия не имею, — сказал я.
— Трудно представить настолько разборчивых псов. Современныесобаки совсем не такие. Они едят абсолютно все.
Некоторое время Джозефина размышляла над этой библейскойзагадкой.
— Жаль, что спектакль провалился, — сказал я.
— Да. Мама страшно переживала. Рецензии были просто ужасные.Мама рыдала день напролет и запустила подносом с завтраком в Глэдис, и таотказалась у нас работать. Я чуть со смеху не лопнула.
— Насколько я понял, ты любишь драматические ситуации,Джозефина, — заметил я.
— Дедушкин труп вскрывали, чтобы установить причину смерти,— сообщила Джозефина.
— Тебе жаль, что дедушка умер? — спросил я.
— Не особенно. Я его не очень-то любила. Он запретил мнезаниматься балетом.
— А ты хотела заниматься балетом?
— Да, и мама тоже хотела, чтобы я занималась, и папа невозражал, но дед сказал, это мне совершенно ни к чему.
Девочка соскользнула с ручки кресла, сбросила тапочки ипопыталась встать на носки.
— Конечно, для этого нужны специальные туфли, пуанты, —пояснила она. — Да и в них иногда ноги стираешь до крови. — Она снова наделатапочки и небрежно поинтересовалась:
— Вам нравится наш дом?
— Не уверен, — ответил я.
— Теперь его, наверное, продадут. Если только Бренда незахочет остаться жить здесь. И дядя Роджер с тетей Клеменси теперь, наверное,отложат свой отъезд.
— А они собирались уезжать? — спросил я, слегказаинтересованный.
— Да. Во вторник. Куда-то за границу. На самолете. И тетяКлеменси купила удобный и очень легкий чемодан.
— Я не знал, что они собирались за границу, — сказал я.
— Никто не знал. Это их секрет. Они только хотели оставитьзаписку для дедушки. — Джозефина помолчала и добавила: — Но не приколотую кподушечке для иголок. Так оставляют записки жены, уходящие от своих мужей вочень-очень старых книгах. А в наше время это было бы глупо, потому что никтобольше не держит у себя подушечек для иголок.
— Да-да, конечно, Джозефина. А ты не знаешь, почему твойдядя хотел уехать?
Девочка бросила на меня косой хитрый взгляд.
— Пожалуй, знаю. Это связано с лондонским офисом дядиРоджера. Я подозреваю… Но не уверена… Он растратил какие-то деньги.
— Почему ты так думаешь?
Джозефина подошла ближе и горячо задышала мне в лицо:
— В тот день незадолго до смерти дедушки дядя Роджер сидел унего в комнате при закрытых дверях. И они говорили, говорили… Дядя Роджерговорил, что всегда был никчемным дельцом, что не оправдал дедушкиных надежд иего волнуют не потерянные деньги, а утраченное в глазах дедушки доверие. Дядябыл в ужасном состоянии.
Я разглядывал Джозефину со смешанными чувствами.
— Джозефина, тебе когда-нибудь говорили: подслушивать поддверями некрасиво?
Девочка энергично закивала.
— Конечно, говорили. Но если ты хочешь все знать, простоприходится подслушивать. Бьюсь об заклад, инспектор Тавернер подслушивает.
