Я закрыл глаза, позволил себе нырнуть под покров этой мгновенной радости, но внутри меня была пустота, и холод сжал мое сердце в кулак.
– Один цент за твои мысли, – промолвила она.
Это началось, но началось хорошо. Я соскучился по ее голосу.
– Они бы тебе не понравились, – сказал я. Она приподнялась на локте и улыбнулась мне сверху. Я улыбнулся в ответ. – Темные, ужасные мысли, – уточнил я спокойным голосом.
– В любом случае отдай их мне. Как подарок.
– Поцелуй меня, – попросил я, и она поцеловала. Я бы отдал ей свои мысли, но только те, которые она могла бы выдержать. – Я тосковал по тебе, – проговорил я. – Я всегда тоскую по тебе.
– Лгун. – Она взяла мой подбородок в ладонь, сложив ее в форме чашечки. – Противный лгун. – Она поцеловала меня снова. – Ты помнишь, как долго длилась наша разлука?
Я помнил – год и пять месяцев, каждый день проходил в тоске.
– Нет, – солгал я ей. – Как долго?
– Неважно. Давай не будем останавливаться на этом.
В ее глазах появилась боль. Последний раз я был с ней в ту ночь, когда умерла моя мать. Я все еще помнил отражение ее лица в оконном стекле, когда я всматривался в ночную мглу. Я искал тогда в себе силы, чтобы сказать ей правду. Но меня остановили ее слова.
– Не думай о плохом, – сказала она тогда.
Поэтому я не думал.
– Эзра мертв, – сообщил я ей. – Его тело нашли два дня назад.
– Я знаю. Мне жаль. Искренне.
Она никогда не заговорила бы на эту тему. Еще одна особенность, которая отличала ее от других. Она не подталкивала к откровенности и не вырывала ее, не беспокоясь о деталях. Ванесса жила настоящим, я всегда завидовал этому. В этом была ее сила.
– Как Джин восприняла это?
Она была первым человеком, который спросил меня о Джин. Не о том, что случилось. Не о том, как я справился с этим. Она подумала о Джин, потому что знала: я буду об этом беспокоиться больше всего. Меня пробила дрожь от глубины ее понимания.
– Я испугался за Джин, – ответил я. – Она очень отдалилась от меня, и я незнаю, смогу ли вернуть ее. – Я рассказал о своей стычке с Алекс. О появлении Джин на крыльце. – Она ушла от меня, Ванесса. Я не знаю ее больше. Мне кажется, что у Джин неприятности, но она не разрешает мне помочь.
– Это никогда не поздно сделать. Ради чего-нибудь. Все, что вы должны сделать, – это протянуть друг другу руки.
– Я это сделал.
– Вероятно, ты так думаешь.
– Говорю тебе, я сделал это.
Я почувствовал силу своих слов, когда произносил их, но откуда появился гнев, не знаю. О ком мы говорили, о Джин или Ванессе? Она села в кровати, скрестила ноги и уставилась на меня.
– Успокойся, Джексон, – сказала она. – Мы просто разговариваем.
Ванесса никогда не называла меня Ворком. Она употребляла имя, данное мне при рождении. Однажды я спросил ее, почему так, и она ответила, что я никогда не буду для нее работой. Это было умно и самое лучшее, что я когда-либо слышал. Помню, как она тогда посмотрела на меня. В открытое окно проник огромный поток солнечного света, и я впервые заметил, что она уже не та молоденькая девушка, которую я когда-то знал. Время и тяжелая работа оставили свои следы. Но меня это не беспокоило.
– Ты права, мы просто разговариваем. Итак, как у тебя идут дела? – поинтересовался я.
Ее лицо смягчилось.
– Теперь я выращиваю в основном экологически чистую продукцию, – сообщила она мне. – Клубника, черника, неважно. Сейчас такая продукция пользуется большим спросом. За нее платят.
– Так что дела идут хорошо? – заметил я.
Она засмеялась.
– Да нет, черт побери. Банк все еще преследует меня каждый месяц, но я, можно сказать, впереди на кривой, по которой развивается это направление. Мои руки никогда не оставят ферму. Я тебе обещаю. – Она говорила об экологически чистом сельском хозяйстве, о своем дряхлеющем тракторе и грузовике, в котором надо было менять коробку передач. Рассказывала о своих планах, а я слушал. В одном месте рассказа она встала и принесла из кухни пива.
Для меня Ванесса стала глотком свежего воздуха. Она переходила из одного сезона в другой, прикасаясь к живой земле каждый день. О том, что идет дождь, я узнавал, когда промокал насквозь.
– Ты знаешь, время – страшная штука, – произнесла вдруг она, передавая мне пиво. Она проскользнула в кровать и положила на колени подушку. Прядь волос упала ей на левый глаз. Я поинтересовался, что она имеет в виду. – Я думала о наших семьях, – пояснила она. – Подъем и спад их благосостояния.
Я потягивал пиво.
– И что именно?
– Сплошное сумасшествие думать об этом. Где была ваша семья в конце Гражданской войны?
Она знала точно, где было мое семейство в это время, мы говорили об этом много раз. Пять поколений назад мой предок был пехотинцем в штате Пенсильвания и ему не повезло – он получил пулевое ранение в ногу. Его взяли в плен, и конфедераты посадили его тюрьму в Солсбери, где он пробыл несколько недель, после чего умер от дизентерии и занесенной инфекции. Его похоронили в одной из четырех траншей, где в общей сложности было погребено одиннадцать тысяч солдат. Это было в конце войны. Узнав о его смерти, беременная жена отправилась в Солсбери. Но на месте захоронения солдата не было никакого знака, поэтому кости его затерялись среди тысяч других безымянных костей. Словом, это надорвало ее сердце. Свой последний доллар она отдала врачу, который помог родиться моему прапрадедушке, и умерла через две недели. Я часто думал об этом и задавался вопросом: не иссушила ли смерть этой женщины последнюю истинную страсть нашего семейства.
Причиной ее смерти стало разбитое горем сердце. Боже мой! Какая сила.
Ее сын исколесил все графства и большую часть жизни занимался тем, что сгребал удобрения на плантации другого человека. Мой прадед поставлял летом лед, а зимой топливо для печек в дома богатых людей. Его сын был беспробудным пьяницей, который колотил моего отца забавы ради. Пикенсы были бедны, и в этом графстве с ними обращались как с дерьмом, пока не появился Эзра. Он все изменил.
Семейство Столен являлось полной противоположностью нашему. Двести лет назад эта ферма была размером более чем в тысячу акров и глава семейства заправлял всеми делами в графстве Рауэн.
– Эта кровать была свидетелем многих исторических событий, – заметил я.
– Уф, – кивнула она. – И видела много любви.
Я промолчал, и восстановившаяся тишина означал длинную старую историю. Она любила меня и понимала. что я любил ее тоже, особенно в те дни, когда все было хорошо. Почему я не мог признать, что существовала проблема? Она не понимала, и мне стыдно было объяснять ей Вот почему мы оставались в этом ужасном неопределенном положении, не имея ничего, за что уцепиться, когда наступали холодные и бесконечные ночи.
