Но почему-то её приход раздражает. Устроили тут дом терпимости.
Самое неприятное: для того, чтобы попасть в класс Валентины, мне придётся пройти мимо учительской и кабинета директора.
— Я же просил не приходить ко мне на работу, Владислава, — слышу раздражённый директорский баритон.
Он несколько раз громко вздыхает. Снова открытая дверь. Опять нет секретарши, зато воинственный Султанов во всей красе. И я притормаживаю, не иду дальше. Хотя должна. Непонятно только — зачем мне это? И почему так отчаянно лупит сердце?
Думаю, это обычное женское любопытство. Точно! Это просто любопытство. Мне интересно, женится ли наш шеф. Вот и всё.
— Маратик, ну что мне делать? Ты как сюда пришёл на работу, так забыл обо мне. На звонки не отвечаешь. Не приезжаешь. Я соскучилась.
Тишина. Сейчас он назначит ей свидание. Скажет, что приедет после работы. И это нормально, они же пара. А мне нужна Валентина.
— Слушай, — опять вздыхает шеф, и я даже дышать перестаю, хотя подслушивать плохо и вообще неприлично, — хотел сделать это иначе, но как уж вышло. Владислава, нам надо притормозить. Ты замечательная. Всё у тебя будет хорошо, но у меня сейчас тяжёлый период в жизни.
Вздрагиваю от того, как громко смеётся Владислава.
— Ты бросаешь меня, что ли? Меня? Это какая-то параллельная реальность. Меня, молодую и красивую, бросает директор музыкальной школы?! Ты кем себя возомнил, Султанов? Ты забыл, на сколько я тебя моложе? Да ты держаться меня должен!
Нахмурившись, мысленно заступаюсь за него. Всё-таки он привлекательный, умный и довольно обеспеченный. И у загса её не бросал. К тому же мы сверстники, и получается, что и я тоже старая. Что-то меня аж подкидывает от всего происходящего.
— Да, бросаю. Потому что…
Я по-прежнему никуда не иду. Стою в коридоре и тупо подслушиваю. Вот на фиг мне это? Это же неприлично, а я педагог. И ладошки почему-то потеют.
— Потому что что?
— Потому что у меня пропал интерес.
— К женщинам, что ли? — рассмеявшись ещё громче.
— Нет, к тебе.
Из-за угла выруливает секретарша, и я вынуждена резко стартовать с места. И было бы отлично, если бы мои каблуки не стучали так громко. Получилось, что был звук, потом прервался, потом снова начался. Позорище. Как там говорят мои ученики? Спалилась!
Иду к кабинету Валентины, дёргаю ручку и жутко расстраиваюсь, потому что её не оказывается на месте. Так бы я могла спрятаться у неё в классе. И при ней он бы не смог сказать того, что говорит, ничего не стесняясь:
— Подслушивали, Виолетта Валерьевна? — Дёргаюсь, услышав голос директора, пойманная с поличным.
Сердце, подпрыгнув, вздрагивает и частит резкими толчками.
— Боже упаси, зачем мне это?
А у самой жилка на шее аж разрывается, так пульсирует. И глаза бегают, стараясь не смотреть в его. Почему я так волнуюсь от услышанного? Он ведь сволочь. И недостоин даже моего мизинца!
— Возможно, вы подслушивали потому, что вам интересно узнать, как обстоят дела у нас с Владиславой?
От его вопроса и упорного, пронизывающего взгляда некоторое время я ощущаю лишь стук своего бешено бьющегося сердца и гул крови в висках.
— Или кому-то пора перестать всё делать у секретарского стола и орать в проходе, — всё, на что меня хватает.
Тупая отговорка, но что делать, если от того, как он смотрит, ненависть — а я уверена, что это именно она — мурашками сползает по позвоночнику.
— Я бросил её прямо сейчас, так как узнал вас по шагам, Виолетта. Хотел, чтобы вы это услышали, и данный вопрос для нас был закрыт.
«Для нас!» С ума сошёл, что ли? Башкой ударился?
Щёки покрываются алыми пятнами.
— Ну бросать женщин вы умеете, мне ли не знать. Какой вы всё-таки молодец! А теперь, как директор, вы можете выписать себе грамоту.
— Я сделал это ради вас с дочерью, — и без стеснения пожирает меня глазами.
Непроизвольно отступаю назад. Дрожу от ощущения, что бегу через горящую комнату, чувствую, что кожа полыхает.
Новое знание о дочери как будто развязало ему руки. Я честно полагала, что его будет мучить совесть и он познакомится с Алёной, при этом предпочтёт как можно меньше общаться со мной. Но всё происходит совсем иначе. Директор прёт как танк, загоняя меня в угол. Куда же делась Валентина? У её кабинета слишком душно.
Некоторые вещи нельзя изменить. Например, что бы ни случилось между нами, этот козел по-прежнему привлекает меня физически, одним своим присутствием скручивая низ живота. Это что-то в нём самом. Нечто сексуальное, что нельзя объяснить простыми словами.
И прямо сейчас, когда мы сверлим взглядом друг друга, в этом пустом коридоре происходит какая-то новая стадия развития ненависти между нами. И она, кажется, называется пленением. Ибо я чётко чувствую страстное влечение, которое начинает господствовать над моей женской волей, призывая душу к позорному грехопадению.
Но я скорее утоплюсь в раковине на первом этаже школы, чем он об этом узнает.
— Я хочу познакомиться с дочерью. — Поднимает руку шеф, и неожиданно нежно касается моей щеки.
Это место вспыхивает жаром. И всё тело моментально реагирует.
Трезвею. До меня молниеносно доходит, что я, видно, чокнулась. Со всей силы бью его по ладони, вынуждая отдёрнуть руку.
— Теперь придётся обработать лицо антисептиком! Моя дочь не нуждается в сомнительных знакомствах. А вы, Марат Русланович, займитесь наконец-то организацией административно-хозяйственной деятельности нашего учреждения. В санитарном узле на втором этаже туалетной бумаги нет уже целую неделю.
Пытаюсь гордо удалиться, но он ловит меня за локоть и прислоняется к уху, обжигая горячим дыханием. Его близость мешает думать.
— Я куплю вам вагон туалетной бумаги, Виолетта Валерьевна. А ещё дети имеют право на общение с обоими родителями. И я не отступлюсь. Я виноват. Я не спорю. Но я добьюсь своего.
— Туалетная бумага — это не то, чем можно завоевать доверие. Поищите в интернете. И отпустите мою руку.
— Хорошо. — Разжимает пальцы, но всё равно находится слишком близко, так, что я чувствую его терпкий мужской запах. — Только сразу после репетиции никуда не уходите. Мы вместе поедем в компанию «Мастерпьяно».
— Вы обалдели, Марат Русланович? Опять двадцать пять. Мы уже посетили одно совместное мероприятие после работы. С меня хватит.
И, несмотря на то что я фыркаю, он всё равно смотрит на меня как на сладкое мороженое. От этого бросает то в жар, то холод. Я помню былые обиды, но внутри что-то предательски само собой трепещет.
— Пианино — сложный инструмент, Виолетта Валерьевна, — не скрываясь, прогуливается по моей фигуре властным взглядом. — Если долго
