красочно, Лев практически с первых строк понял, почему Да Винчи указал ему на эту историю.
Суть заключалась в следующем: в один день в разных местах произошли три убийства. Сценарий преступления точно на ксероксе распечатали, каждая жертва успела выйти из подъезда жилого дома и прямо на крыльце получила три ножевых ранения в область сердца. В каждом случае нож остался в теле жертвы, правда, на рукоятках ножей никаких драконов вырезано не было, но все три ножа изготовил один мастер, и явно по заказу. Через этого резчика на убийц в итоге и вышли. Два преступника имели срок за убийство, третий, по кличке «Забой», получил за это дело первый срок. И отбывал наказание как раз в Тверской исправительной колонии.
Вывод напрашивался сам собой: кореша, потеряв прежние именные ножи, решили обзавестись новыми. Скорее всего, идея принадлежала Забою, может, хотел подкрепить дружбу с рецидивистами таким символическим образом, так как вряд ли бывалые зэки стали бы пускать розовые слюни на новый ритуальный символ, схлопотав срок за ту же самую ошибку. Так рассудил Гуров, и Крячко с ним в этом вопросе был согласен.
История раскрывала и нежелание Да Винчи выдавать заказчика. Сам Забой, может, и не настолько страшен, а вот мести его авторитетных дружков художник опасался не напрасно. Да и про Забоя Гуров начитался сполна, запросив его дело из архива. Судимостей за ним ранее не числилось, но характеристику участковый инспектор, на земле которого проживал Забой, дал такую, что людям со слабым сердцем лучше бы ее не читать. До первой ходки Забой проходил как соучастник, минимум, по шести эпизодам. Каким-то образом богатеньким родителям юного преступника удавалось до поры улаживать проблемы сына, не доводя дело до суда.
В арсенале Забоя числились разбойные нападения с применением холодного оружия, нанесение тяжких телесных, пытки и даже убийства, но всякий раз вину за совершенное преступление брал на себя кто-то другой, только не Забой. Он оказывался вроде как не при делах. Свидетель, который ничего не видел и ничего не слышал, совершенно случайно оказавшийся не в том месте, не в то время. Вот как-то так.
На этот раз крутой папаша отмазать сынка не смог, слишком веские улики против него собрала следственная бригада. И все же срок он получил минимальный, правда, пошел на лишение свободы, но не на строгий режим. Через три месяца его перевели на поселение.
Теперь нужно было придумать, как выудить из Забоя информацию о ножах, не подставляя Да Винчи. Из Твери Забоя перевели ближе к Москве, и сейчас он пребывал в Зеленоградской колонии-поселении, что играло на руку Гурову: к нему ближе — от Да Винчи дальше. На этом благоприятные условия заканчивались. Лев прекрасно понимал, что приехать к Забою просто так и потребовать отчет о ножах — совершеннейшая нелепица. Не станет тот с ним общаться, нужно особый подход к нему искать. Вон художник, и не рецидивист, и не убийца, а без Абилова на Гурова даже не взглянул бы.
Вместе с Крячко они начали обрабатывать своих осведомителей, их друзей и приятелей, задействовали всех коллег, пытаясь отыскать человека, который мог бы свести их с Забоем. К восьми вечера задача все еще оставалась нерешенной. Гуров связывался с Зеленоградом, там пообещали помочь, правда, предупредили, что особо надеяться на успех не стоит. Забой — мужик скрытный, друзей у него немного, а ради приятелей он и пальцем не пошевелит.
Ситуация зашла в тупик, и тут пришла помощь откуда не ждали. Вдруг расстарался генерал Орлов, у которого в Зеленоградской колонии-поселении служил знакомый. Когда-то он проходил практику под началом генерала, впоследствии ушел из органов в систему исполнения наказаний, но связь с Орловым поддерживал, и, что более важно, генерал его слову безоговорочно доверял.
Этот приятель заявил, что Забой уже больше месяца прохлаждается в больничке, причем не в специализированном учреждении при тюрьме, а в самой обычной московской больнице. Положили вроде бы с камнями в почках, увезли из колонии-поселения с жутким приступом, и теперь все продлевают и продлевают срок лечения. Начальник колонии связывался с лечащим врачом, но тот запретил заводить речь о переводе. Отказ аргументировал тем, что во время переезда камень может пойти, что приведет к летальному исходу. Оно кому-то надо? Получалось, что во время совершения преступления Забой оказался почти на вольных хлебах.
Тот же знакомый генерала дал наводку на бывшую невесту Забоя, снабдив оперов трогательной историей любви уголовника и школьной учительницы и приложив к рассказу адрес проживания девушки. И тут мнения напарников разошлись. Гуров стоял на том, что использовать чувства девушки для достижения своей цели неэтично, Крячко же убеждал его, что при расследовании убийства не стоит проявлять излишнюю щепетильность. Сошлись на следующем: к девушке они поедут, ситуацию ей изложат, и если она добровольно согласится помочь, значит, попытаются выйти на Забоя через нее. Если же наотрез откажется, будут искать другой выход.
В этот же день опера выехали в Подольск, где жила Оксана Кухарева. До Подольска езды чуть больше часа, на место прибыли к четырем вечера. Не надеясь застать учительницу в будний день дома, поехали сразу в школу. Рассчитали верно, у Кухаревой только-только закончился последний урок, оставались кое-какие текущие дела, так что домой она еще не собиралась, но побеседовать с операми могла.
Услышав, о ком пойдет речь, Кухарева нахмурила брови и как-то отстранилась от посетителей. Еще минуту назад перед полковниками сидела жизнерадостная, открытая, довольно симпатичная девушка, довольная жизнью и излучающая доброжелательность, теперь же она натянула на себя маску строгой преподавательницы, к которой пришли родители двоечника просить о снисхождении к своему неразумному чаду.
— По закону я обязана обсуждать с вами эту тему? — сухо осведомилась она.
— Смотря какой закон вы подразумеваете под своим вопросом, — тщательно подбирая слова, ответил Гуров.
— Разумеется, государственный. — Кухарева скрестила руки на груди, чтобы подчеркнуть свое нежелание идти на контакт.
— Несколько дней назад в Терлецком парке было совершено нападение на женщину, — начал издалека Лев, поняв, что давить на Кухареву бесполезно. — В сущности, она еще и не женщина вовсе, ей двадцать четыре года, и отношений с мужчинами, серьезных отношений, у нее не было. Нападавший пытался изнасиловать девушку. Чудом ей удалось отбиться и избежать насилия. Говорю чудом, потому что знаю, как редко такое случается. В восьмидесяти процентах случаев насильнику удается совершить задуманное, слишком сильно бывает напугана жертва. Но этой девушке повезло. Сначала повезло…
Он намеренно сделал паузу. Ему хотелось понять, заинтересовал ли рассказ Кухареву. Учительница некоторое время молчала,
