при звуках его голоса пропустило удар. Парень смотрел на меня без испуга и словно вызывающе. Он убедил меня этим взглядом, что я не ошибся: передо мной сейчас действительно был тот самый Паша Смирнов, которого Артурчик прозвал Мирным за его колючий характер, и которому мы в тысяча девятьсот девяносто втором году поставили мраморный памятник в полный рост на Ваганьковском кладбище. На том памятнике Мирный смотрел хмуро, исподлобья: в точности, как делал это сейчас.
— Мы не знакомы, — ответил я. — Это фокус такой. Называется «чтение мыслей».
Поинтересовался:
— Так я угадал, парни? Вы Павлик и Никитка Смирновы из Москвы?
— Павел, — поправил меня старший из братьев Смирновых (он ненавидел, когда его называли «Павликом»).
— Угадали, — сказал Никита.
Он тут же удостоился недовольного взгляда от старшего брата.
Но не обратил на него внимания, спросил:
— А вы любые мысли умеете читать? Или только имена угадываете?
— Читать мысли невозможно, — ответила ему седая женщина.
Покачала головой. Я посмотрел на неё и догадался, от кого Мирный унаследовал свой знаменитый хмурый взгляд.
— Вы правы, — сказал я. — Это просто фокус. Как в цирке.
— А как вы его делаете? — сказал Никита. — Расскажите, пожалуйста!
Он не обращал внимания ни на брата, ни на седую женщину — пристально смотрел на меня.
— Это секрет, — тихо ответил я.
Поднял руки и заявил, что «может быть» свой секрет и раскрою. Но сделаю это точно не сейчас. Потому что в соседнем купе меня дожидались друзья. Пояснил: сюда я пришёл, чтобы ночью меня не приняли за грабителя, когда полезу на свою полку. Младший из братьев Смирновых улыбнулся в ответ на мою шутку — старший и бровью не повёл, как и сопровождавшая их женщина. Я улыбнулся, попятился в коридор и прикрыл дверь в купе, закрыл себя от пристальных взглядов черноволосых подростков и седой женщины.
Котова дёрнула меня за руку, вопросительно вскинула брови.
— Серёжа, что это за фокус такой? — спросила она. — Ты знаком с этими людьми? Как ты узнал их имена?
Я приложил палец к губам, отошёл от двери соседского купе — Котова последовала за мной.
Тихо сказал:
— Я видел только Павла Смирнова. Но выглядел он тогда лет на десять старше, чем сейчас.
— Старше? — спросила Лена. — Как такое может быть?
И тут же ответила на свой вопрос:
— Ты видел его во сне?
Она сжала мою руку.
— Я говорил тебе, что скоро погибнут дети. Помнишь?
Лена кивнула.
— Среди этих детей будет Никита Смирнов, — сказал я и указал на дверь шестого купе. — Мне об этом рассказал его старший брат Павел. И даже показал фотографию Никиты. На ней Никита был в точности, как сейчас: двенадцатилетним мальчишкой.
О той фотографии я вспомнил, едва только увидел пару минут назад Смирновых. Мирный всегда носил с собой чёрно-белую фотографию покойного младшего брата. В кармане около сердца. Часто смотрел на неё, несколько раз показывал её и мне, и Артурчику. Рассказывал нам, что чувствовал свою вину в смерти брата. С этой фотографией мы его и похоронили. Я лично сунул это фото, пропитанное Пашкиной кровью, ему в нагрудный карман пиджака. В фотографии тоже была дыра от пули, как и в груди Мирного.
— Но ведь… он не умрёт? — произнесла Лена. — Мы же с тобой его спасём? Как и других детей?
Она смотрела мне в глаза.
— Обязательно спасём, — ответил я. — В том числе и для этого мы с тобой сейчас едем в Москву.
— Это случится сейчас?
Котова напряглась. Я покачал головой.
— Нет. Весной. Но уже сейчас мы подготовимся к их будущему спасению. Я тебе объяснил, как. Всё будет хорошо.
— Серёжа, а что с ними случится? — спросила Лена. — Почему они умрут… могут умереть?
— Сейчас тебе об этом не скажу, — ответил я. — Рано. Но обещаю: ты прочтёшь рассказ Павла Смирнова сразу же, как только мы вернёмся из Москвы в Новосоветск.
Глава 8
Ни я, ни Артурчик не взяли с собой в Москву гитары. Поэтому мы вечером в поезде обошлись без концерта с песнями Владимира Высоцкого. Не прихватил свой магнитофон и Кирилл (брат прислушался к моему совету). Зато мы взяли с собой в дорогу игральные карты. А Прохоров прихватил флягу с коньяком, которую мы впятером опустошили меньше чем за час. Болтали, смеялись, строили планы на поездку. Выясняли (игрой в карты), кто чаще останется «дураком». За этот титул не на шутку схлестнулись Наташа и Кирилл: они проигрывали чаще других. Потому что мы с Леной подыгрывали друг другу, а Артурчик «мухлевал». Мой младший брат и Торопова играли честно — за что и страдали (поочерёдно проигрывали).
Первой из игры вышла Наташа. Обозвала нас жуликами и отправилась к проводнице за чаем. Кирилл покинул игру в знак солидарности с Тороповой — поспешил за ней следом к каморке проводницы. Артурчик шёпотом обозвал их «два сапога пара». За что и оставался «в дураках» пять игр подряд: теперь я пресекал его попытки выдать даму за короля, а пики за трефы. Через час Артурчик в очередной раз бросил карты на стол, обвинил меня и Лену в мошенничестве и побрёл в тамбур на перекур. Я погасил в седьмом купе верхний свет и объявил комсомольцам, что им пора спать. Услышал тихое ворчание Тороповой и шуточный ответ Котовой: «Да, папочка». Кирилл молча сбросил ботинки и полез на верхнюю полку. Я чмокнул Лену в губы и ушёл на своё место.
Ночью я спал спокойно, сквозь сон слышал, как изредка хлопала дверь соседнего купе — это Прохоров бегал курить. Утром меня разбудили яркие лучи солнца, что отражались в зеркале на двери и светили мне в лицо. Братья Смирновы оперативно обнаружили моё пробуждение — Никита тут же пристал ко мне с расспросами о моём вчерашнем «фокусе». Я объяснил подросткам, что при помощи слов, физики или математики «настоящую магию» объяснить невозможно. И тут же сообщил парням, что они оба отдыхали летом прошлого года в спортивном лагере в Феодосии. Никита одарил меня очередным «как вы узнали?», а Павлик махнул рукой и с заметным разочарованием в голосе заявил, что я наверняка видел их летом в лагере.
В прошлой жизни мы с Пашей Смирновым познакомились через
