прошло еще четверть часа, а мирный разговор и даже порою смех внизу не прекращались.
«Ничего не понимаю, – разведя руками и обернувшись к великому князю, прошептал я ему. – Что он, заколдован, что ли, что на него даже цианистый калий не действует!»
Дмитрий Павлович пожал плечами.
«Погодите, слышите, вот, кажется, уже внизу что-то неладно!»
И действительно, как будто послышался оттуда стон. Но это оказалось аберрацией слуха, и через минуту снизу опять послышалось мирное журчание речи одного из собеседников и односложные слова, по-видимому, со стороны другого.
Мы поднялись по лестнице вверх и всей группой вновь прошли в кабинет, куда через две или три минуты неслышно вошел опять Юсупов, расстроенный и бледный: «Нет, – говорит, – невозможно! Представьте себе, он выпил две рюмки с ядом, съел несколько розовых пирожных, и, как видите, ничего, решительно ничего, а прошло уже после этого минут, по крайней мере, пятнадцать! Ума не приложу, как нам быть, тем более что он уже забеспокоился, почему графиня не выходит к нему так долго, и я с трудом ему объяснил, что ей трудно исчезнуть незаметно, ибо там, наверху, гостей немного, но что, по всем вероятиям, минут через десять она уже сойдет; он сидит теперь на диване мрачный, и, как я вижу, действие яда сказывается на нем лишь в том, что у него беспрестанная отрыжка и некоторое слюнотечение… Господа, что вы посоветуете мне?» – закончил Юсупов.
«Возвращайтесь обратно, – заметили мы ему, – яд должен наконец сделать свое дело, а если тем не менее действие его окажется безрезультатным, поднимайтесь к нам по прошествии пяти минут обратно, и мы решим, как покончить с ним, ибо время уходит, теперь глубокая ночь, и утро может нас застать с трупом Распутина в вашем дворце».
Юсупов медленно вышел и прошел вниз.
В это время я обратил внимание на то, что доктора Лазаверта нет среди нас. Еще несколько раньше я заметил, что этот крепчайшего телосложения человек чувствует себя от волнения положительно дурно: он то нервно шагал по кабинету, апоплексически краснея и в изнеможении опускаясь в глубокие кресла под окном, то хватался за голову, обводя нас всех блуждающим взглядом.
«Что с вами, доктор?» – спросил я его.
«Мне дурно! – ответил он полушепотом. – У меня чрезвычайно напряжены нервы. Мне кажется, я не выдержу. Я никогда не думал, что так мало способен держать себя в руках. Поверите ли, меня сейчас может повалить пятилетний ребенок».
Я крайне удивился, ибо за все время пребывания в моем отряде д-ра Лазаверта, неоднократно работавшего на передовых позициях не только под орудийным, но и под пулеметным огнем неприятеля, за что он был награжден двумя Георгиевскими крестами, он проявил себя человеком большой выдержки, самообладания и несомненного мужества.
«Да, – подумал я, – храбрость там одно, а здесь – совсем другое».
«Где Лазаверт?» – спросил я поручика С. по уходе Юсупова.
«Не знаю, – ответил последний, – должно быть, у автомобиля!»
«Странно», – подумал я и намеревался уже спуститься за ним, как вдруг увидел его бледным, осунувшимся, входящим в дверь кабинета.
«Доктор, что с вами?» – воскликнул я.
«Мне стало дурно, – прошептал он, – я сошел вниз к автомобилю и упал в обморок, к счастью, ничком, снег охладил мне голову, и только благодаря этому я пришел в себя. Мне стыдно, В.М., но я решительно ни к чему не гожусь».
«Доктор, доктор, – проходя в это время мимо нас и качая головой, промолвил Дмитрий Павлович, – вот не сказал бы!»
«Ваше высочество! – разводя руками и как бы извиняясь, ответил Лазаверт. – Виноват не я, а моя комплекция».
Мы оставили Лазаверта в покое, предоставив его самому себе, и стали ждать.
Через минут пять Юсупов появился в кабинете в третий раз.
«Господа, – заявил он нам скороговоркой, – положение все то же: яд на него или не действует, или ни к черту не годится; время уходит, ждать больше нельзя; решим, что делать. Но нужно решать скорее, ибо гад выражает крайнее нетерпение тому, что графиня не приходит, и уже подозрительно относится ко мне».
«Ну что ж, – ответил великий князь, – бросим на сегодня, отпустим его с миром, может быть, удастся сплавить его как-нибудь иначе в другое время и при других условиях».
«Ни за что! – воскликнул я. – Неужели вы не понимаете, ваше высочество, что, выпущенный сегодня, он ускользнет навсегда, ибо разве он поедет к Юсупову завтра, если поймет, что сегодня был им обманут. Живым Распутин отсюда, – отчеканивая каждое слово, полушепотом продолжал я, – выйти не может, не должен и не выйдет».
«Но как же быть?» – заметил Дмитрий Павлович.
«Если нельзя ядом, – ответил я ему, – нужно пойти ва-банк, в открытую, спуститься нам или всем вместе, или предоставьте мне это одному, я его уложу либо из моего “соважа”, либо размозжу ему череп кастетом. Что вы скажете на это?»
«Да, – заметил Юсупов, – если вы ставите вопрос так, то, конечно, придется остановиться на одном из этих двух способов».
После минутного совещания мы решили спуститься вниз всем и предоставить мне уложить его кастетом, а Лазаверту на всякий случай Юсупов в руки всунул свою каучуковую гирю, хотя первый и заявил ему, что он едва ли будет в состоянии что-либо сделать, ибо так слаб, что еле передвигает ноги.
Приняв это решение, мы гуськом (со мною во главе) осторожно двинулись к лестнице и уже спустились было к пятой ступеньке, когда внезапно Дмитрий Павлович, взяв меня за плечо, прошептал мне на ухо: «Attendez moment!» (Постойте секунду!) – и, поднявшись вновь назад, отвел в сторону Юсупова. Я, С. и Лазаверт прошли обратно в кабинет, куда немедленно вслед за нами вернулись Дмитрий Павлович и Юсупов, который мне сказал:
«В.М., вы ничего не будете иметь против того, чтобы я его застрелил, будь что будет? Это и скорее, и проще».
«Пожалуйста, – ответил я, – вопрос не в том, кто с ним покончит, а в том, чтобы покончить и непременно этой ночью».
Не успел я произнести эти слова, как Юсупов быстрым, решительным шагом подошел к своему письменному столу и, достав из ящика браунинг небольшого размера, быстро повернулся и твердыми шагами направился по лестнице вниз.
Мы молча кинулись вслед за ним и встали на старые позиции, поняв, что сейчас уже ждать придется недолго.
Действительно, не прошло и пяти минут с момента ухода Юсупова, как после двух или трех отрывочных фраз, произнесенных разговаривавшими внизу, раздался глухой звук выстрела, вслед затем мы услышали продолжительное… А-а-а! – и звук грузно падающего на пол тела.
Не медля ни одной секунды,
