должен убеждаться, что с ней все хорошо. Ей о моем волнении за нее знать необязательно.
Проезжаю мимо школы: сбросив скорость, смотрю сквозь высоченный кованый забор на ухоженный внутренний двор и на красное кирпичное здание школы, увитое плющом, в его глубине. Машинально отмечаю, что медная табличка над входом как-то потерлась с прошлого года, но все остальное выглядит вполне прилично. Сколько раз я приезжал в Н. на рейсовом автобусе, когда Марта еще училась в этой школе. Сколько часов в напрасных ожиданиях я провел на скамейке в сквере напротив… Ну все, хватит, сегодня мне здесь больше нечего делать.
Через пол часа поездки по Н. я обнаруживаю себя на тихой улочке, на противоположной стороне которой – пятиэтажный желто-белый дом с высокими окнами. И, да, вот то освещенное окно на третьем этаже – ее. Да, конечно, я знаю, где живет Марта. Наши родители, скрепя сердце, разделили детей. В том смысле, что при Марте не говорят обо мне (хотя, откуда я могу знать точно? Я никогда не был на их встречах.), а при мне сообщают только самые общие новости из ее жизни. Думаю, это по просьбе Марты. Не хочет, чтобы я знал, как и чем она живет – знает, что для меня это самое тяжелое наказание из возможных. Я вздыхаю и поправляю волосы, да, Марк, этот твой шрам в душе настолько велик, как вообще ты умудряешься столько лет прятать его ото всех… После той ночи у меня остался и вполне физический шрам, над бровью. Я каждый день вижу его утром в зеркале. Как будто не будь его, я бы мог забыть…
Раскладываю сиденье в почти горизонтальное положение и глушу двигатель. Ни к чему привлекать внимание, Марта и Ник, судя по свету, еще не ложились, а машину отца Марта может узнать. Конечно, я предусмотрительно припарковался в тени раскидистого дерева и свет фонарей не падает на меня, но все же. В моем распоряжении целая ночь, чтобы смотреть на освещенные окна Марты и вспоминать – за мной выбор, что именно – наше счастливое детство, или то, как я вмешался в ее жизнь, или – и то, и другое вместе.
Я вижу размытые силуэты, которые движутся за окном на кухне, один из них артистично взмахивает рукой, видимо, что-то рассказывает. Узнаю Ника. Усмехаюсь про себя, вспоминая, как они познакомились с Мартой, вернее, как я познакомил их. Как сейчас помню тот декабрьский день, когда я отправился в свою обычную предновогоднюю поездку, чтобы проверить, все ли в порядке у моей сестры в заснеженном Н. За день до поездки я отчетливо увидел, что Ник жаждет мести и, случайно встретив меня на автовокзале, решит проследить за мной, чтобы раздобыть побольше компромата на «странного Эм». Я увидел и нашу поездку в Н., часть которой я с трудом сдерживался, чтобы случайно не взглянуть на Ника и не выдать себя. Увидел, как Ник издалека следит за мной около дома Марты. И увидел то, ради чего все это в итоге и происходило, как моя сестра выйдет из подъезда в заснеженный двор и столкнется с подбежавшим Ником. Я к тому моменту буду уже на пол пути к автовокзалу, не зря я взял билет на послеобеденное время, мой внутренний провидец еще ни разу не подводил меня.
Я знаю, что Марта и Ник пока не поженились, хотя давно живут вместе. Я знаю, из своих видений, и по спокойствию мамы и благодушию отца, что Марта очень счастлива с этим рассудительным и умным парнем. Да, Ник еще в школе подавал большие надежды, и после университета он углубился в научную деятельность, исполняет главную мечту своей жизни. Любовь для ученого на первом месте быть не может, как он считает про себя, но я-то знаю, что это не так. Когда порой завеса будущего приоткрывается передо мной, и я вижу, как бедняга стоически выслушивает бесконечные рассказы моей сестры о чем-то нерациональном, по его мнению, или глупом, но слушает внимательно, только потому, что это рассказывает Марта, я просто таю.
Я очень рад за сестру. Я всегда буду незримо рядом с ней, чтобы помочь, если вдруг это понадобится, но должен быть и тот, кто будет рядом зримо и осязаемо. Вздыхаю, вспомнив, что сейчас не декабрь и не апрель, и что привело меня в Н. в этот раз. Чего я хочу? Поддержки? Да, я сейчас чувствую себя так, как будто меня переехал каток. Я растерян и не знаю, что мне делать. Это я-то, который обычно всегда знает все за всех наперед…
Свет в окнах у Марты и Ника уже давно погас, когда я принимаю окончательное решение. Нет, сейчас, когда я сам не свой, не время врываться в жизнь Марты. Кто знает, как она отреагирует. Просто поживу немного в Н.
В доме у родителей я захватил и еще кое-что, ключи от их здешней квартиры, которую они купили еще в тот год, когда Марта поступила в школу в Н. Поэтому, мне есть, где остановиться.
Глава двадцатая
Пятый день, шестой. Кажется, я начинаю сходить с ума. По вечерам у меня такое ощущение, что мы с Эммой единственные люди на земле, выжившие после конца света. Эти вечера, после того, как я уложу ее спать… Бесконечно пью чай на нашей уютной кухне, в кругу света от лампы с круглым абажуром, которая висит над столом. Мне кажется, что из темных углов ко мне подступают тени и стоит мне только обернуться… Но я не оборачиваюсь. Верный Балу сидит на подоконнике, глядя в ночь. Ты тоже ждешь, как и я?
Абонент снова недоступен. Мне хочется разозлиться на него, что-нибудь швырнуть, разбить, сломать. Но я лишь продолжаю сидеть не двигаясь, как будто у меня нет сил даже на то, чтобы поднять руку. Разбить что-то – легко, что потом делать с осколками…
День номер семь. Собираясь с Эммой на прогулку, я рылась в глубине шкафа, искала чистые джинсы. С полки мне в руки выпал белый конверт, буква «А» в правом верхнем углу. Странно. Я поспешно разорвала конверт – внутри короткая записка, таким знакомым неразборчивым почерком, всего несколько слов: «Я очень надеюсь, что когда-нибудь ты поймешь. Всё мое – тебе и Эмме, проверь банковский счет.» Я закусила губу. Вот это больно. Значит и правда – конец?
– Мамочка, когда мы уже пойдем? – это Эмма заглянула в комнату.
Я скомкала записку
