Ознакомительная версия. Доступно 6 страниц из 27
Красные, очевидно, знали его местопребывание, и гранаты рвались кругом домика.
Все окружающие умоляли его перенести ставку в другое место; он не отвечал.
Так погиб наш народный герой, погиб накануне осуществления своей мечты – возрождения русской армии.
Но жизнь не ждет, армия ни на минуту не может остаться без головы, и приказом генерала Алексеева командующим добровольцами был назначен помощник Корнилова, генерал-лейтенант А.И. Деникин.
XXVII. Отступление. Селение Гначбау
Новый командующий созвал военный совет.
Армия пала духом. Истомленные пятидневными непрерывными боями, добровольцы были сражены вестью о смерти своего вождя.
Екатеринодар взять еще можно, но потери уже понесены колоссальные. В некоторых частях осталось в строю не более 40 процентов; остальные убиты или тяжело ранены; легкораненые не считались, – все они возвращались в строй.
Новый штурм повлек бы за собой и новые потери.
Что же осталось бы на защиту Екатеринодара, если бы и удалось его взять? Ничтожная горсточка измученных людей.
Между тем силы красных были велики. В несколько дней они собрали в Екатеринодар до 40 тысяч солдат, около 40 орудий и подвезли 4 броневых поезда.
У добровольцев в строю осталось не более 1800—2000 человек. На восстание казаков надежды были сомнительные. В Елизаветинской станице мобилизовали несколько сотен.
Им роздали винтовки и поставили в строй. Казаки не выдержали упорного боя и вернулись домой. Ясно было, что ни на кого, кроме своих, надеяться было нельзя.
Совет решил отменить назначенный штурм и отвести армию от Екатеринодара.
В ту же ночь, с 31 марта на 1 апреля, обоз двинулся из Елизаветинской на север, и, прикрывая его, отошла и армия.
Отходили ускоренным маршем, для пехоты брали подводы в селениях; но это не было беспорядочным, паническим бегством.
Отступали в полном порядке.
Большевики не преследовали, опасаясь какого-нибудь скрытого маневра. Лишь броневые поезда посылали снаряды вдогонку.
К вечеру того же дня при подходе к одному из хуторов, окружавших немецкую колонию Гначбау, добровольцы были встречены артиллерийским огнем. Армия перестроилась к бою, а обоз, под прикрытием одной охранной роты из 50 инвалидов, был послан другой дорогой в обход.
Но местность была заполнена большевистскими отрядами, и через несколько верст и над обозом стали рваться шрапнели. Однако обоз шел прямо на артиллерию, и орудия смолкли. Очевидно, большевики не поняли, кто был перед ними, и отступили.
Поздно вечером собралась армия в колонии Гначбау, и измученные шестидесятиверстным переходом, без сна и отдыха, добровольцы заснули мертвым сном.
На другой день, 2 апреля, оказалось, что армия была окружена превосходными силами неприятеля. Одиннадцать орудий гремели со всех сторон и засыпали снарядами колонию.
Гначбау – селение из небольших; армия разместилась в страшной тесноте. Улицы и переулки были загромождены повозками, а в хатах места не хватало.
Все было на улице, под непрерывным огнем.
Положение казалось критическим. Сил не хватало отбивать пехотные атаки, а снарядов и патронов в обозе совсем не осталось. Все было отдано частям еще во время екатеринодарских боев; даже у раненых, ехавших на повозках, были отобраны последние патроны, и оставили только по одной обойме – четыре патрона на врага и один на себя.
Решено было прорываться: будь что будет. Может быть, кто-нибудь и уцелеет.
Обозом, конечно, придется пожертвовать; можно ли было себе представить, чтобы 1500 повозок могли прорваться вместе с армией?
Однако жертвовать всем своим небольшим, но весьма ценным военным имуществом, а в особенности транспортом раненых, было невыносимо тяжело.
Надо было попытаться спасти что можно. Облегчили обоз, оставили в колонии все менее ценное, уничтожили орудия, кроме четырех, и в голову обоза поместили санитарный транспорт.
К вечеру огонь неприятеля усилился; шрапнели и гранаты рвались непосредственно одна за другой, а то и по две, по три сразу. Хотя большевики стреляли плохо, и шрапнели рвались высоко, но скученный на улицах обоз нес потери; приказано было вывезти его за колонию, в ложбину.
Лишь только обоз двинулся, неприятель довел огонь до степени ураганного и начал крыть дорогу, ведущую на север; армия, однако, пошла другой дорогой на восток, что, по счастью, не было замечено красными.
Наступила темнота; обоз скучился в версте от колонии. Партизаны отстаивали подступы к Гначбау.
Час томительного ожидания.
Генерал Марков, шедший с офицерским полком во главе обоза, внимательно прислушивается.
Огонь прекратился. Темно, тихо, ни звука.
Но вот, далеко впереди, как будто кто-то крикнул; громче и громче; послышалась учащенная стрельба, и отдаленное «ура» доносится до генерала Маркова.
– Рысью, марш! – командует генерал.
«Ура» – было условным знаком. Обложение прорвано там, где большевики не ожидали.
Обоз стремительно несется по дороге. Пролетев так верст десять, дают вздохнуть лошадям, и опять рысью.
– Вырвались.
Полной грудью вздохнули добровольцы.
Свободны.
Да, сейчас свободны, но впереди переход через железную дорогу, и там ждут четыре броневых поезда.
Между тем достаточно и одного, чтобы уничтожить эту безоружную горсточку.
Вся армия на самом деле представляла собой большой обоз с прикрытием по одному добровольцу на повозку.
XXVIII. Бой с броневыми поездами под станцией Медведовской
Обоз крадется в ночной темноте.
Ни слова, ни огонька от папиросы.
Сто шагов в сторону, и ничего не видно, ничего не слышно, кроме какого-то шелеста; черноземная пыль заглушает все движение. Усталые кони не ржут.
В стороне серебрится озеро. Во рту пересохло; хорошо бы напиться и коней напоить, да некогда; каждая потерянная минута может стоить жизни сотням людей.
Тихо бежит по обозу: «Стой».
Обоз замер.
Впереди что-то чернеет.
Железнодорожная будка.
Генерал Марков со штабом входит в будку. Сторожа сейчас же схватывают.
Телефонный звонок. Марков подходит к телефону.
– Кто говорит? – спрашивает генерал.
– Станция Медведовская. Что, не видать кадетов?
– Нет, – отвечает Марков, – все тихо.
Генералы А.И. Деникин и С.Л. Марков
В полуверсте от будки находится станция Медведовская, где, по сведениям, добытым от сторожа, стоят два броневых поезда.
Генерал приказывает полковнику Лаврентьеву с двумя офицерскими ротами прокрасться на станцию и захватить поезда.
Роты неслышно уходят.
Добровольцы располагаются по обе стороны пути; одно орудие ставят у будки, а другое осторожно перевозят через железную дорогу.
Стихает. В станице Медведовской за дорогой перекликаются петухи. Небо светлеет. Сова бесшумно летит над полем и вдруг испуганно шарахается в сторону.
Звезды одна за другой тихо угасают. На востоке показываются отблески зари. В кустах зачирикала какая-то ранняя птичка.
Все молча ждут.
Но вот, слева от станции, на рельсах замелькали огни.
Добровольцы затаились.
Бесшумно, медленно, как бы нащупывая каждый шаг, подходит поезд. В классных вагонах, зачем-то прицепленных к броневику, виден свет, слышны разговоры, смех.
Вдруг все смолкло. Что-то заметили, и в ночную темноту врываются столпы огня и грохот пулеметов.
Генерал Марков выскакивает к паровозу и, грозя нагайкой, кричит:
– Стой, такие-сякие, не стреляй, свои!
Большевики ошалевают.
В тот же момент снаряд из добровольческого орудия попадает в колеса локомотива, и паровоз садится на месте.
Добровольцы бросаются к поезду. Их осыпают непрерывным огнем.
Ручные гранаты летят в вагоны. Один загорается. Красные выскакивают, но их встречают штыками.
На крыше броневого вагона генерал Марков сует бомбу в отверстие для
Ознакомительная версия. Доступно 6 страниц из 27
