оставшихся в живых людей, поскольку оно сопровождалось запустением, царившим на обширных площадях обрабатываемой земли. В результате «Черной смерти» как сельскохозяйственный пейзаж, так и плотность населения в ряде регионов Европы кардинально изменились, а во многих ее частях на пашню вновь наступали леса и болота. Десятилетиями люди XIV в. продолжали жить, опасаясь голода и эпидемий; чума же не заставляла себя долго ждать, навещая попеременно каждый из регионов Европы.
Новое продовольственное, социальное и политическое равновесие, добиться которого удалось с таким трудом, было достигнуто ценой тяжелейших потрясений и кризисов. Ни в какой другой период европейской истории проявления социальной нестабильности, городские бунты, жакерии[99], крестьянские выступления, бандитизм знати, вынужденной жить сегодняшним днем, грабеж и мародерство в армии, промышлявшей на большой дороге, не имели такого всеохватывающего характера. Ни в какой другой период войны не становились характерной чертой эпохи, своего рода ширмой, за которой скрывалась вся несуразность и противоречивость разлагающегося общества, отчаянно стремящегося к новому порядку. Чем же еще можно объяснить Столетнюю войну (1337–1453), если не феноменологией противоречий и кризисов, которые целый век истощали английское и французское общество?
Такова общая картина кризиса XIV–XV вв. Какое же место занимает в ней Италия? Что было у нее общего и что отличного по сравнению с другими странами? Учитывая характер исследования и источники, имеющиеся в нашем распоряжении, будет нелегко дать ответ на все эти вопросы. Однако мы попытаемся выявить, опираясь на изложенную выше схему, хотя бы наиболее общие черты развития Апеннинского полуострова в указанный период.
В конце XIII в. Италия вновь стала густонаселенной страной с высокой плотностью населения: именно такую картину демонстрирует rationes decimarum. По самым приблизительным подсчетам, численность жителей полуострова составляла тогда от 7 до 9 млн человек. В северных и центральных областях заметная, а в ряде случаев и значительная, часть населения проживала в городах. В Болонье, например, на 17 тыс. человек, обитавших в сельской округе — контадо, приходилось 12 тыс. горожан, или, иными словами, на 7 горожан приходилось 10 крестьян. В Падуе эта пропорция составляла, соответственно, 2:5, в Перудже — 5:8, в Пистойе — 1:3. В некоторых областях это соотношение менялось в обратную сторону: в Сан-Джиминьяно, например, на 3 горожан приходилось 2 крестьянина, а в Прато на 13 горожан — 10 селян.
Подобная плотность населения, особенно городского (при том что запасов продовольствия во Флоренции, например, едва хватало на 5 месяцев в году, а в Венецию и Геную продукты питания поступали в основном извне морскими путями), оказывала заметное влияние на сельское хозяйство и отношение к земле, от которой зачастую требовали больше, чем она была в состоянии дать. Конечно, в эпоху коммун имели место и отдельные случаи рационализации сельского хозяйства. И тот факт, что, как мы увидим дальше, именно Ломбардия, где работы по мелиорации и ирригации носили более глубокий и широкий характер, вышла из кризиса XIV–XV вв. не только невредимой, но и процветающей, безусловно, не является случайностью. Однако в целом сельское хозяйство Италии в эпоху коммун носило подсобный характер и отличалось широким распространением смешанных форм земледелия, низким уровнем развития скотоводства и, следовательно, удобрения почв, а также отсталой (за исключением некоторых областей Паданской равнины) техникой земледелия, описанной еще римскими агрономами. Не следует забывать и специфику климата: сухое лето, из-за которого на большей части Апеннинского полуострова падала урожайность яровых культур, что определяло систему севооборота; весенние и осенние паводки, наносившие заметный ущерб хозяйству. В последних, однако, были виноваты и сами люди, которые нередко варварски вырубали леса. В действительности итальянские города являлись крупнейшими потребителями как зерновых, так и древесины. Так, в конце XIII в. в Милане ежегодно сжигалось до 150 тыс. вязанок дров, а Пиза и Генуя, истощив близлежащие лесные ресурсы, долгое время были вынуждены ввозить необходимую для кораблестроительства древесину.
Постепенно на истощенной до предела земле сказался переизбыток населения. Таким образом, в Италии — и, возможно, здесь, как нигде больше, — сложились все предпосылки для распространения эпидемии чумы и последовавших за ней глубоких потрясений. И они не заставили себя долго ждать.
Сегодня трудно оценить истинные масштабы бедствия. Единственным достоверным источником по этой теме могут служить материалы налоговой описи. Из них, например, следует, что после эпидемии чумы число податных единиц («очагов») в Сан-Джиминьяно сократилось на две трети; и если в 1300–1310 гг. в Пистойе насчитывалось 36 тыс. жителей города и сельской округи, то в последнем десятилетии XIV в. население города и кон-тадо составило всего 19 тыс. человек. Если в 1292 г. число податных «очагов» в Орвието доходило до 2816, то в 1402 г. оно составляло лишь 1381. И наконец, во Флоренции, одном из крупнейших городов того времени, чума, согласно хроникам, унесла примерно три четверти населения. В связи с этим правомерна гипотеза о том, что в таком урбанистическом обществе, каким было итальянское общество, воздействие эпидемии было ощутимее, чем где бы то ни было.
Однако эти процессы не обошли и деревню. По свидетельству хрониста Маттео Виллани (его подтвердили современные исследователи флорентийского контадо), крестьяне предпочитали обрабатывать более плодородные почвы и покидали земли, которые, по их мнению, уже исчерпали свои возможности. Последствия этого процесса проявились на всем Апеннинском полуострове, но с особенной остротой они дали о себе знать на Юге и на островах. Таким образом, в Италии тоже были свои villages désertés[100] и Wüstungen[101]. Действительно, именно в XIV в. начался процесс запустения и упадка, в результате которого целые регионы с высокой плотностью населения и обрабатываемыми землями превратились в последующие века в царство болот и малярии. Эта участь постигла римскую Кампанию и сиенскую Маремму, которые в последние десятилетия XIV в. лишились 80 % населения. Впоследствии в интересах развития сукноделия и получения шерсти-сырца многие из заброшенных земель отводились под пастбища для перегонного скота. Заметим, что знаменитый пункт по перегону овец, основанный в Фодже в середине XV в., был далеко не первым: подобные пункты уже существовали в Сиене около 1402 г., а в Риме — примерно в 1419 г. К концу XIII — началу XIV в. и большая часть пизанских земель была отведена под пастбища для овец, в результате чего постепенно пришла в упадок применявшаяся техника дренажа и орошения полей. В начале XV в. Пизу со всех сторон осаждали болота и малярия. Кроме того, над городом постоянно довлела угроза наводнения: его гавань разрушали обломки горных пород, скапливавшиеся в порту во время обильных разливов р.
