что ж, что вдовец? Детей с первого брака не нажил, за то добра собрал страсть сколько. Даже и бароны наши у него для дочек и жен заказывают: от какой мастер!
Я смотрела на сестру Анну и понимала, что она искренне верит в свои слова. Ну вот так ее воспитали и так вложили в голову, что женщина в сорок – старуха, а мужик – огурец-молодец. И ее нисколько не смущает право мужчины выбирать. Спорить я не стала, понимая, что это бесполезно. И что о мастерстве Горста говорить трудно: у местных нет другого выбора. На весь городок один спец.
Кроме жены ювелира, красивой и явно привозной одеждой отличались еще несколько человек. Среди них я запомнила даму лет сорока с молоденькой девушкой. Спрашивать каждый раз сестру Анну было неудобно, поэтому я просто очень внимательно слушала разговор покупательницы с монашкой.
— Пошли вам, Господь, здравия, баронесса фон Штольгер. Редкая вы у нас покупательница!
Пухловатая дама, носившая добротный коричневый сарафан и белоснежную блузу, недовольным баском ответила:
— Не больно-то я люблю хлеб в людях покупать. Ан ничего не поделаешь: по хлебной печи трещина пошла. Это сколько еще времени пройдет, пока ее переложат, – недовольно добавила женщина. – А муж мой, сами изволите знать, сестра Анна, без хлеба за стол не сядет. Тут второго дня кухарка лепешек испекла. Так очень господин мой недоволен был и мне выговорил. Дескать, мы не крестьяне, чтобы такие лепехи есть.
Затем, обращаясь к своей дочери, баронесса нравоучительно добавила:
— Хлеб, Раниночка, лучше в дому у мужа печь. Вот вроде грех жаловаться: монашки наши с молитвою пекут, а все одно вкус не такой. Оно, конечно, и возни больше, если дома печь, да и дороже выходит для хозяйства. Но мы-то, хвала Господу, не последнюю корку доедаем. Уж папенька постарается тебе мужа найти, чтоб непременно в доме печь стояла. А дальше все от тебя будет зависеть. Какую кухарку найдешь, так и жить будешь.
Часа через три от начала торговли, когда у нас осталось значительно меньше половины буханок, сестра Анна вдруг подтолкнула меня локтем в бок и сказала:
— Гляди-ка, милая! Вона там от Гусиной Заводи телега заворачивает… Не твои ли это родичи пожаловали? Чтой-то припозднились они сегодня. Добрые-то люди уже домой спешат к обеду.
Глава 15
На людей, вылезших из телеги, я смотрела очень внимательно, пытаясь скрыть страх. Разумеется, никого из них я знать не знала, а ведь они — семья прежней Клэр. Скажу что-то не то – мигом догадаются. Из тех разговоров, что вели монахини в монастыре, я помнила только, что у Клэр много старших сестер. То ли шесть, то ли и вовсе семь. Помнила, что мать в очередной раз ждет ребенка. Но я не знала даже их имен, не понимала, как к ним обращаться.
Первым шел мужчина средних лет, довольно симпатичной наружности. Темноволосый, даже чуть цыганистый, навскидку лет сорока. Отставая от него на шаг, уточкой переваливалась женщина. Отечное морщинистое лицо, обвисший живот: похоже, дело двигалось к родам. И она стыдливо прикрывала его цветастой нарядной шалью. Эта самая яркая шаль разительно отличалась качеством от тряпочного балахона, в который была она одета.
Придерживая женщину под руку, шла молодая девушка, одетая в простенький сарафан и штопаную блузку. Она была сильно похожа на цыганистого мужчину. С другой стороны от беременной женщины, не прикасаясь к ней, шел молодой рыжеватый мужик. Замыкала всю компанию дебелая босая селянка. Из тех, про которых говорят «кровь с молоком». Не сказать, чтобы отличалась она красотой, но здоровью ее можно, мне кажется, даже позавидовать.
Они целенаправленно двигались в сторону нашего прилавка с хлебом, и я обратила внимание на такую деталь. Мужчины оба были обуты в те самые полусапоги-полуботинки: как я поняла, показатель зажиточности. На женщине были потрепанные сланцы, а девушка и служанка шли босиком. Думаю, это родители Клэр и одна из
сестер с мужем.
Я опасалась этой встречи. Напряжение внутри росло так, что в какой-то момент я попыталась сдвинуться за спину сестры Анны. Похоже, монашка заметила этот маневр и взяла меня за руку, крепко сжав. Подошедшей компании она поклонилась в пояс, снова сжав мои пальцы. Я сообразила, что Анна дергает не просто так, и тоже поклонилась.
— И тебе пошли Бог здоровья, доченька, – торопливо и равнодушно проговорила беременная женщина. Выглядела она лет на десять старше мужа. Видно было, что чувствует себя не слишком хорошо. Тем не менее она попыталась быть приветливой с сестрой Анной: -- Нам, матушка, хлебца бы.
— Сколько изволите, госпожа Хофер?
— Четыре четвертинки.
Я решила, что мне послышалось. Как это – четыре четвертинки? Однако матушка Анна привычно приняла от молодой девушки плату: восемь мелких куриных яиц, сушеная травка, которую она пересыпала в собственную тряпку, и горсть сушеных слив. Буханку покупателям она положила целую. Женщина между тем сочла нужным объяснить:
— Тереса с мужем к нам в гости наведались. А сегодня у сватьи именины. Так вот, чтобы не с пустыми руками… – она кивнула на корзину в руках служанки.
Самым поразительным было то, что никто из них не пытался со мной даже поговорить. Мужик, который был отцом прошлой Клэр, просто окинул равнодушным взглядом. Женщина, которая была матерью, старалась выглядеть презентабельнее в глазах монашки. И только девица, симпатичная и чернявая, окинула меня недобрым взглядом. Буханку отдали служанке, которая уложила ее в большую корзину рядом с яйцами и куском выглядывающего из заскорузлой тряпки соленого сала. Женщина-мать, неловко потоптавшись у прилавка, вздохнула, перекрестила меня и, так ни о чем и не спросив, двинулась за мужем куда-то в сторону.
Встреча вызвала у меня очень смешанные эмоции. Первоначальный страх перетек в откровенную растерянность. Они не жалели меня, не злились, а просто отнеслись, как к чужому, малознакомому человеку. Подождав, пока уймется сердцебиение и я смогу ровно дышать, тихонько спросила сестру
