удивлении.
– Да, немного интересовалась… Когда было время.
Я стесняюсь своего прошлого только потому, что довольно большой его отрезок я сама себе не принадлежала.
– Приятно удивлен! Но нет, это не Рембрандт, хотя стиль написания невероятно похожий. Краска не успела застареть, да и навскидку этой картине не больше двухсот лет.
– Расскажите подробнее, – прошу я, не в силах сдержать любопытство.
– У нее такая необыкновенная история, но я узнаю о ней подробнее. Нужно только время.
– Понимаю, – киваю я. У таких работ должна быть история, иначе все это пыль.
Он приглашает меня присесть на диван и рассказывает удивительную историю о старушке, которая не могла иметь детей и навлекла своим поступком в молодости беду не только на себя, но и на весь свой род. Эта картина служила оберегом их семье, и женщина оказалась ее недостойна. Так она сказала, когда отдала полотно Егору.
– То есть она досталась вам даром? – удивляюсь я.
Разве такое возможно?
– Маргарита Петровна сказала, что я оплатил ее три года назад…Но я что-то не совсем понял, о чем речь.
Я долго смотрю на него в надежде, что он вспомнит меня, но мужчина явно не понимает, почему старушка сказала, что тот оплатил ее три года назад. А ведь она точно имела в виду нас с малышами…
Я улыбаюсь. Неужели на земле еще остались такие бескорыстные люди?
– Что такое? – улыбается он мне в ответ.
– Да так, ничего… Это удивительно… У вас есть дети, Егор Кириллович? – спрашиваю я. Мне почему-то кажется, что такие мужчины, как он, не хотят детей, предпочитая карьеру семье.
– Нет, а у вас?
– О, у меня двое. Мальчик и девочка. Они прекрасны…
Вспоминаю малышей и вдруг замечаю, что Егор хмурится точно так же, как это делает Аля, когда о чем-то задумывается.
Я, наверное, схожу с ума…
– Верю! – шепчет он, и взгляд его падает на мои губы.
***
Внизу живота становится предательски тяжело. Я уже забыла это чувство бабочек в животе. Когда все внутри горит от страсти, а губы пересыхают в желании почувствовать поцелуй. Сердце отбивает рваный ритм, а губы Егора все ближе…
Когда мне кажется, что он вот-вот меня поцелует, раздается звонок телефона.
– Да? – прокашлявшись, резко отвечает он, отпрянув от меня.
Я чувствую себя ужасно. Боже, что он подумает обо мне? Что я вешаюсь на него? Как же стыдно! Мечусь, не зная, куда бежать от своего позора, но Егор останавливает меня жестом, пока говорит по телефону.
Он кладет трубку и говорит:
– Извините, если я вас смутил. Я не хотел… Я уезжаю на неделю по делам, так что готовить пока не нужно.
– Я поняла, да, конечно…
– И, Маша…
– Да? – Поднимаю на него взгляд, и все внутри дрожит.
– Картина. Я хочу, чтобы вы сами выбрали, где мы ее повесим.
Слово «мы» приятно вибрирует в воздухе. Мы…
Закусываю губу, осознавая, что влюбилась. Да что там, наверное, я влюбилась в него еще в день рождения малышей. Ведь никто никогда для меня не делал столько хорошего, как этот неизвестный тогда мужчина. И чем больше я его узнаю, тем больше мое сердце наполняется нежностью к нему.
Но мечты мои прерываются звонком мобильного. Я вытягиваю телефон с кармана и, увидев номер воспитательницы из детского сада, быстро нажимаю зеленую кнопку.
– Да, Людмила Петровна, я вас слушаю!
– Мария? Здравствуйте! У Мирона и Алисы высокая температура. Алису даже стошнило несколько раз. Вы приедете или нам вызывать скорую?
– Я приеду! – кричу я, дрожащими пальцами отключая звонок.
Мечусь по комнате, не зная, что делать, за что хвататься. Наверное, каждая мать так реагирует на болезнь своих детей, но мне кажется, что мое сердце сейчас разорвется. Я всегда была одна с ними, сама не спала ночами, когда у них были ангины и отиты, мне казалось, мой страх за них оставит меня наутро седой. Но всходило солнце, и все казалось не таким страшным.
Сейчас же я несусь к машине и, прыгая на переднее сиденье, несусь в сад. Доезжаю за полчаса, проезжая на все красные. Заношусь на всех парах в сад и вижу своих малышей – вялых, с болезненным румянцем на щеках, отчего все внутри переворачивается от страха.
– Что с ними?
– Думаю, вирус, медсестра осмотрела, сказала, горло красное у обоих, но налетов нет.
– Хорошо! Мы справимся!
Я быстро собираю детей и веду в машину. Пристегнув их на заднем сиденье, я тянусь к сумке, чтобы найти мобильный, но понимаю, что забыла ее дома у Егора. Вот блин, так торопилась…
А там же кошелек, деньги, без которых даже в аптеку не заедешь. Что ж, придется возвращаться.
– Алис, Мирон, сейчас заедем на мою работу, нужно забрать мамину сумочку, и сразу домой. Потерпите?
Смотрю в зеркало заднего вида и понимаю, что им совсем плохо. Что же делать? И оставить даже не на кого!
Ничего не остается! Нужно ехать обратно.
Везу детей к Егору, радуясь, что мужчина уехал на несколько дней. Не думаю, что ему бы понравилось то, что я притащила своих детей к нему, да еще и болеющих. Приезжаю к дому и оглядываюсь назад. Мирон заснул, а Аля совершенно позеленела.
– Мамочка, меня тошнит!
Бегом выскакиваю из машины и вынимаю дочку из кресла. Алису тут же рвет. Когда в желудке у нее уже ничего не остается, она безвольно виснет у меня на руках.
– Мамочка, можно поспать немного? Твой начайник не будет лугаться? Мне кажется, я не смогу плоехать в машине ни минуты.
– Да, конечно, зайчонок. Конечно, не будет!
Вынимаю Мирона и несу двоих малышей в дом. Не зная, где у Егора спальня, я боюсь залезть на чужую территорию, поэтому отношу детей в ту комнату, которую мне сегодня открыли. Похоже, там никто не жил до этого, поэтому ничего не случится, если мы там переночуем. К тому же вещей в комнате нет, порядок не нарушим.
Я раздеваю детей и, порывшись в аптечке Егора, нахожу нужные лекарства от температуры. Дав детям выпить по таблетке, я раздеваю их до маечек с трусиками и, постелив на диване, укладываю спать. Сама же сажусь на пол рядом, каждые три минуты щупая лбы двойняшек.
«Надо бы вызвать скорую или детского врача…» – мелькает мысль. Но температура начинает падать, и я, расслабившись, сама засыпаю прямо на полу, оперевшись на край дивана.
Просыпаюсь, уже когда на улице непроглядная ночь. Дети сопят мирно и тихо, жар прошел. Но что меня разбудило? Встаю и, протерев глаза, слышу какой-то странный звук снизу. Проснуться быстрее мне не помог бы даже кипяток, вылитый на голову. Я аккуратно выхожу из комнаты, стараясь не шуметь, и тихонько спускаюсь на звук. Тут же из темноты показывается мохнатая фигура Лойса. Глажу его по загривку: мой мальчик тоже услышал шум и вышел защищать меня. Луна освещает лестничные пролеты, но дальше внизу
